сад через калитку.
Хотя Лузинскому и пришла мысль о вчерашней стрельбе в туза, и он вспомнил Люиса и дю Валя, однако у него хватило отваги и он исполнил приказание.
'Что будет, то и будет!' — подумал он.
Более смелая графиня, протянув руку, ожидала у калитки.
— Откуда вы явились сюда и каким образом? — спросила она.
— Уверяю вас, что это мне самому непонятно, — отвечал Валек, всматриваясь в Изу, лицо которой нимало не выражало любви. — Вчера я приехал к своему школьному товарищу, вышел погулять… Ну, любопытство… сам не знаю!..
— Признайтесь откровенно! — воскликнула графиня. — Идя сюда, подумали ли вы о той ветренице- болтушке, которая так смело напала на вас на большой дороге?
— К чему же было бы скрываться? — отвечал Валек.
— Итак, вы мой гость, — сказала Иза, улыбаясь. — Но, к несчастью, мне чрезвычайно трудно принять вас там, где за каждым моим словом, за каждым шагом следят шпионы, и я только в ранний час могу прогуливаться свободно. Счастье в несчастье то, что теперь шесть часов, и все еще спят, и потому я смело поведу вас по парку. Идем!
Графиня просто и доверчиво подала молодому человеку руку; отказать было невозможно, хотя Лузинский побледнел и чувствовал, как кровь застывала у него в жилах.
Разговор начался с общих мест, но большую его часть вела сама графиня, отвечая на полуслова; Валек словно онемел. Все это казалось ему сном, потому что было странно и невероятно.
Иза с глубокой грустью начала ему рассказывать свою жизнь, нимало не скрывая своих страданий.
— Не удивляйтесь, — сказала она, — что я так смело, так неприлично хватаюсь за руку незнакомца, который оказал мне какое-то участие, сожаление. Лета уходят, а неволя с каждой минутой становится тяжелее, несноснее. Что же удивительного, что вскружится голова, что утопающий хватается за спасительную доску, если увидит ее на волнах? Не судите строго обо мне, — прибавила она, — несчастье наэкзальтировало меня чересчур, в вас я увидела как бы предназначенного мне избавителя. Говорю откровенно, хотя и вижу вас всего второй раз в жизни. Если сердце ваше свободно, если вы не чувствуете боязни или отвращения, то рука, которую я подала, принадлежит вам. Хотите, — берите!
Лузинский остолбенел. Положение было так беспримерно странно, что несмотря на пламенное желание, томившее его несколько дней, он испугался и не мог промолвить ни слова.
— Говорите откровенно!
— Буду откровенен! — воскликнул Лузинский. — Что касается меня, то это счастье так велико, что нечего задумываться ни на минуту, но вы? Я хочу дать вам время обдумать. Вы знаете, кто я?
— Знаю, — отвечала Иза, — доктор Милиус…
— Как! Он был здесь? — прервал, краснея, Лузинский.
— Был, и говорил мне о вас много дурного, но, несмотря на это, не разочаровал меня. Я не знаю, что меня ожидает, может быть, вы бездна, которая притягивает меня, но я слышу голос предназначения. Неужели же возможно, чтоб, приняв протянутую вам столь доверчиво руку, вы заплатили потом мне неблагодарностью — как доктору? На любовь я, может быть, не имею права, но смею надеяться, но вы, хотя бы из жалости, не откажете мне в уважении и дружбе.
— Да, вы можете основательно бояться меня, потому что я сам себя боюсь! — воскликнул Валек. — Я никогда не мечтал ни о такой блестящей судьбе, ни о такой скорой женитьбе! Я бедный, непрактичный мечтатель, — сумею ли я стать рядом с вами так, чтоб вы не стыдились за меня?
— Не бойтесь, — прервала Иза, прикоснувшись рукою к его руке. — Может быть, что, не будучи знакомы, и соединяясь в силу необыкновенно странной случайности, мы долго будем друг для друга загадкой, много вытерпим, но все это будет раем в сравнении с моей теперешней жизнью здесь, которую иначе нельзя назвать, как медленной смертью.
Валек схватил продолговатую белую, несколько исхудавшую руку графини и молча поцеловал ее. Иза покраснела.
— Вот вам мое кольцо! — воскликнула она с живостью. — Возьмите, я не изменю своему слову. А теперь уходите, наступает опасная пора, кто-нибудь может прийти, явится подозрение, за мною усилят надзор, и бегство сделается затруднительным. Вы приготовьте лошадей и экипаж, я дам знать.
И графиня взглянула на часы, пожала руку Лузинскому, улыбнулась и сказала:
— Уходите по той аллее прямо к калитке, а я в палаццо…
И, указав рукою дорогу, Иза скрылась за деревьями. Валек с тревогой пустился по аллее, на которой еще никого не было видно; в ушах его отзывались еще последние слова Изы. Он рад был бы уже очутиться за парком. Сердце у него билось, в глазах темнело… Он почти доходил уже до калитки, когда на самом пороге неизвестная личность в сером сюртуке, с лисьей физиономией и маленькими хитрыми глазками, загородила ему дорогу, и хриплый голос проговорил:
— Добрый день!
ЧАСТЬ II
I
Мы расстались с нашим псевдогероем в весьма критическую минуту. Выходя из чужого сада, в который забрался, не исполнив обычных формальностей, встретить одного из стражей, охраняющих обитель Гесперид, конечно, очень неприятно, в особенности, если у этого стража физиономия хуже, чем у дракона, потому что лисья, и если он кланяется и желает доброго утра…
Валек Лузинский в ту пору жизни не принадлежал еще к числу людей, умеющих искусно интриговать, и хоть он был горд, заносчив непомерно, вспыльчив, но не умел, что называется, найтись. Так и теперь, когда он услышал это сладенькое 'добрый день', губы его затряслись, голова закружилась, в глазах потемнело, и даже забирала охота бежать, но это было бы крайне неловко.
Между тем господин с лисьей физиономией присматривался к нему и всю фигуру Валька подверг такому тщательному изучению, что заметил даже кольцо на пальце, скрыть которое молодой человек не имел ни времени, ни догадливости.
Незнакомый господин — который был не кто иной как известный уже нам пан Мамерт Клаудзинский — засмотрелся на кольцо до такой степени, что, казалось, забыл о существовании его владельца; лицо его нахмурилось, лоб наморщился; но вскоре он улыбнулся и пожал плечами.
— Если не ошибаюсь, — сказал он с робостью, — вы пан Лузинский?
Услыхав свою фамилию, молодой человек смешался, но отпереться было невозможно.
— Да, — отвечал он в смущении.
— Один только вопрос, и то в собственном вашем интересе, но попрошу вас, хотя и не имею чести быть знакомым, отвечать откровенно. Мне необходимо знать только одно — ведь не в аллее нашли вы это кольцо, которое носите на пальце?
Валек с испугом спрятал руку и устремил взор на собеседника.
— Я не желаю знать, — прибавил Мамерт с более сладкой улыбкой, — откуда оно у вас, от кого и каким досталось образом; но только скажите мне, вы не нашли его?
И он кашлянул.
— Я его не нашел, но оно принадлежит мне, в чем могу уверить вас, — отвечал Валек, подумав.
— Мне этого только и нужно! — воскликнул Мамерт. — Утро прекрасное, воздух благорастворенный… Если бы мы прошлись с вами этак между густыми деревьями, то, может быть, нашлось бы поговорить о чем-нибудь, что было бы для вас не только не неприятным, а, напротив… Но прежде я должен вам
