— Господи помилуй, кажись, это Марина?
— Это точно я, батюшка! — отвечала она тихо.
— Что с тобою, дитя мое? Одна? Кто привез тебя? Не сделалось ли с тобою какое несчастье? — начали говорить отец и мать, спеша подойти к ней.
— Никто не привез меня, пришла пешком.
— Одна?
— Как видите.
— А Остап?
— Остап и не знает, что я ушла, — молвила она со слезами. — Разве я нужна ему!
— Как, разве он бросил тебя?
— Нет, он и не смотрел никогда на меня. Пани его получила известие о смерти своего мужа и заболела. Он при ней день и ночь, а я была не нужна им и ушла. Вот не умерла и дотащилась до вас.
Старый Кузьма и Акулина сидели у постели дочери, и хотя невозможно было защищать Остапа, но Кузьма все-таки старался извинить его, брал вину на себя, что позволил дочери ехать, наконец, уверял по- своему, что Остап воротится, и все будет хорошо. Но Марина все молчала. Ей немного легче было, что она возвратилась к своим, что видела снова любимые свои места, более она ничего не смела желать.
Спустя несколько дней усталость прошла, осталась молчаливая грусть. Сидя на пороге хаты, с обращенным к воротам взором, она смотрела на дорогу и, казалось, все чего-то ждала. Часто очень, опершись на ладонь, упорно смотрела она в одну сторону, всякий шум, каждый шелест, всякий доходивший до нее издали голос заставляли ее поднимать глаза и волновали ее сердце, а когда родители допрашивали ее, чего так напрасно ждет она, тогда она отвечала:
— Ничего, так себе сижу.
Мать оставляла ее в покое и плакала тайком. Отец боялся, чтоб дочь не сошла с ума, и однажды, придя к ней вечерком, сказал ей:
— Послушай, Марина, или ты очень больна, или не веришь в Бога?
— А что?
— Да не годится человеку сидеть так сложа руки.
— А что же я буду делать?
— Что? Разве делать-то нечего? Слава Богу, есть поле и работа. Что же делать, что грустно тебе, мой голубчик, вот я скажу тебе, что и я не раз страдал в жизни, а бывало, хотя и плачу, а иду на работу. Трудясь, человек как бы все легче переносит, потому что и Господь труд любит. А сидя так и тоскуя и как бы любуясь на свое горе, человек теряет здоровье и разум, и ничего из этого не выходит хорошего.
Марина обратилась к нему:
— Батюшка, — произнесла она тихо, — позвольте мне так остаться, я, право, не могу ничего делать.
— А все-таки попробовала бы! Право, работа как лекарство, дитя мое.
— Мне не надо лекарства, я не больна.
— Что тут говорить? — молвил Кузьма, качая головой. — Для тебя время прошло бы лучше, скорей, а там пани выздоровеет, и Остап воротится.
— Хоть бы и воротился, он обо мне не думает.
— А для чего же он бы женился?
— Батюшка, милый батюшка, хоть бы я и сказала тебе, ты бы не понял меня и не поверил бы мне. Я сама только чувствую, а не понимаю, как это сделалось. Он женился, как бы это сказать, для того, чтобы та пани, которая его давно любила, подумала, что он забыл ее, и оставила бы его в покое.
— Видно, он не любил ее? И то хорошо.
— Кто их поймет! Батюшка родимый, он ее очень любил, но любил и мужа и не хотел ничем вредить ему. Что я для него?
— Брось, Марина, у тебя, Бог знает, какой-то вздор в голове! Ни ладу, ни складу!
На другой день Марина пошла в сад, хотела работать, но не могла, она возвратилась снова к избе и уселась на пороге.
Прошла осень, а о Остапе и слуху не было. Марина, проводя дни и вечера сидя на обыкновенном своем месте, вскакивала, прислушиваясь к малейшему шелесту, плакала.
Однажды, рано утром, увидала она идущего с ребенком на руках Остапа: вскочила, покраснела и, онемев, стала как вкопанная.
Остап нес Стасю-сироту. Михалины уже не было на свете. Увидев жену, он почувствовал сожаление к несчастной и, протягивая ей дрожащую руку, едва мог выговорить:
— Видишь, я вернулся.
— И не покинешь уже нас?
— Никогда! — грустно сказал Остап. — Никогда, останусь с вами.
Кузьма, Акулина, все жители хутора сбежались и встретили его радостными восклицаниями, приветствуя его, обнимая, забрасывая вопросами. Марина с грустной улыбкой смотрела на всех, как бы желая сказать им: видите, он воротился ко мне, он меня помнит.
Этой радости не разделял только тот, кто был ее виновником.
После понесенной потери он чувствовал пустоту в душе и потерял возможность найти утешение в окружающем. Там, позади, ему виднелся гроб, здесь, в кругу этих добрых и простых людей, он чувствовал себя неловко. Совесть говорила ему, что он нехорошо поступил с ними. Ему оставалось загладить свой дурной поступок перед Мариною и воспитать сироту, которому он обещал заменить отца. С болью в сердце должен был он продолжать свое земное поприще, не смея даже желать ни отдыха, ни спокойствия, ни смерти.
Пожалей его, читатель, и прости ему, как простила его добрая и кроткая Марина.
Для Стаси он был наставником и отцом, для Марины — другом, мужем и простым крестьянином, как она, для братии своей — лекарем и советником, как и прежде. Он снова надел кафтан и начал обегать села, а вечера и утро посвящал домашним обязанностям.
Да, не многие умеют быть истинно счастливы. Труден и скользок путь жизни.
Note1
Хотите пройтись по саду? (фр.).
Note2
Вы не легитимистка? (фр.).
Note3
Мужик, так мужик и есть, если еще не похуже что. (фр.).
Note4
Пусть бы его уходил, куда хочет, (фр.).
