смотри, вот это я понимаю, здесь все видно и нужно; а что в задачнике написано!
И ухмыляется во весь рот кудластая голова запачканного глиной человека.
— Нетто вам можно горшечником! — говорит он. — Наше дело мужицкое, нас во как грязей облепило, а вам нельзя.
— Нет, нет, я непременно! — в искреннем убеждении говорит Павел, щеки его розовеют.
В это время в соседней комнате хрипло вспыхивает громадное пламя, и он бежит туда и спрашивает горшечника:
— А это что там, это что?
— А что горн, здесь горшки обжигают. Видите, горшки мягкие, — мастер, при горестном крике Павлика, ударяет но одной посудине кулаком, и она снова обращается в бесформенную массу, — а обожжем мы ее, и вон она крепкая. Да вы приходите, коли маменька позволит, — заканчивает он еще дружелюбнее и с медвежьей ласковостью подает Павлу какую-то глиняную штучку.
— Что такое? — спрашивает Павлик.
Свистулька, — вместо разъяснении горшечник прикладывает вещичку к губам и так взвизгивает, что но спине Павлика начинают бегать мурашки.
— Спасибо, спасибо вам, — говорит он вое чищенным голосом и, пряча поглубже в карман полученную драгоценность, идет дальше с матерью
«Вот если б была у меня тогда свистулька, как бы я того разбойника напугал!» трепетно думает он.
Теперь они идут небольшой площадкой вдоль речки, и десятки полураздетых баб и мужиков, краснея ог натуги, что-то покрикивая, загибают вокруг громадного обрубка толстую балку.
— Что это они делают, мама? — спрашивает Павлик.
Мать объясняет: гнут ободья, делают колеса, — это парни, — и Павел с новым криком восторга бросается к мужикам.
— Вот я и колеса хочу делать, мамочка! — говорит он и напряженно смотрит, как под дружными усилиями работающих изгибается кольцом толстая балка. Пожилая женщина подходит к матери Павлика, сама толстая, как пень.
— Отчего это, мамочка, у ней живот такой круглый?
Но мать торопит его: ведь они идут в школу, а баба больная; если будут долго останавливаться по дороге, опоздают к началу занятий. С сожалением озираясь на «больную», покидает ложбину Павел. Мимо черных покосившихся бань — как же они моются там. в темноте, когда такие крошечные окошки? проходят они пыльным пустынным двором громадного барского дома к сельской школе.
— Чей это дом такой красивый?
Мать объясняет: бабушкин; очень хороший дом, и при нем пивоваренный завод, и еще два флигеля, а в одном из них и помещается школа.
— А где же теперь бабушка?
— Бабушка умерла, a r доме живет дядя Евгений, только он в город уехал… он…
Мать не успевает докончить, как на террасе дома появляется рослая фигура в военном кителе, при сабле, и рядом с ним — раскрасневшаяся Женщина с золотыми волосами, в совсем прозрачном платье. И мужчина и женщина удивленно взглядывают на проходящих двором, и женщина сейчас же смущенно скрывается в глубь террасы, а мужчина, видимо овладев собою, всплескивает руками, и вот уже раздается его громкий, смешанный с радостным хохотом возглас:
— Ба! Лизочка! Сестрица Лизочка! Кого я вижу!
Улыбается чуть заалевшее лицо матери.
— Вот это, Павлик, и есть дядя Евгений! — негромко говорит она и идет навстречу спрыгнувшему с террасы офицеру.
Уже то, как ловко спрыгнул тот с высокой террасы, понравилось Павлику. И форма его военная понравилась, и блеск пуговиц и сабли, и блеск молодых крепких зубов.
— Нет, каково! Я только вчера из города, и такой сюрприз! — радостно гремит голос дяди Евгения.
Он уже загреб в свои медвежьи лапы хрупкую фигурку Павликовой мамы и целует ее в губы, в волосы, в глаза.
— Сестричка Лизочка!.. А это твой молодец!
Павел не успевает вздохнуть, как те же лапы вскидывают его перышком на воздух, и вот он уже сидит на плече, вцепившись для безопасности в курчавые дядины волосы.
— О! Евгений! — тревожно говорит мать Павлика.
— Ну, из моих лапок не выпадет! — уверенно говорит офицер и снова обращается с удивлением: — Нет, каков сюрприз! В первый же день приезда — и вдруг… Не писала отчего? А тетка-то какова, шельма: ни словом не обмолвилась… Ну, идемте ко мне, прямо к обеду.
— Мы, собственно, собрались в школу… нерешительно начинает мать Павлика, но ее голос тонет в громовом негодующем рычании:
— Что? В школу? Нет, Лизок, это дудки! Только увиделись да в школу! Еше успеется…
Положительно этот великан все больше и больше нравится Павлику. Взять только его негодование при упоминании о школе. Наверное, он так же любил учиться, как Павлик, а вот какой веселый да здоровый. Шея какая! И два подбородка.
— Машка, Дашка, Глашка! Обедать и еще два прибора! — гремит в комнатах командующий голос.
Павлик идет, все держась за руку матери, и осматривается. Какой дом богатый! Какие окна большие! И картин сколько, и книжек, и белые статуи, и золоченые вазы. Вот если б у мамы такой был дом… Какой счастливый этот дядя Евгений! Наверное, это он все с войны привез, когда врагов побеждал.
Они проходят на веранду, и на них уставляются смуглые рожицы трех служащих девушек. Все три смеются и поглядывают на барина. Одна черная, другая светлая, третья с рыжими волосами. И у всех темные глаза — точно угольки.
— Живо обедать, духом! — приказывает дядя Евгений.
И те, фыркнув, убегают, босоногие, а Павлик садится на стул и думает: «Ведь это, наверное, и есть Машка, Дашка и Глашка. Странные они».
На столе пока накрыто два прибора. Мать Павлика невольно взглядывает на второй прибор, и понявший ее немой вопрос Евгений отвечает, крутя усы:
— А это я собрался пообедать с Антониной Эрастовной.
Останавливается, покашливает.
— Жена нашего земского. Сняли у меня флигель. — И сейчас же, поднявшись, кличет: — Машка. Дашка! Позовите Антонину Эрастовну! Живо!..
Разговор переходит на московское житье Елизаветы Николаевны, на похороны отца, на дальнейшую жизнь в деревне.
— Прежде всего тебе, Лизок, надо кумысом отпоиться! — говорит дядя Евгений и целует ее узкую руку. — А вот заведу вновь пивоваренный завод — буду тебе присылать каждый день по четыре ведра пива, живо поправишься.
Заглядывает в ее темные глаза пристально, отчего мама Павлика опускает взгляд. Евгений все глядит, улыбается. И Павлик улыбается, ничего не понимая. Нравится ему этот дядя, веселый, дядя беспечный, улыбающийся чему-то. Даже то нравится, что у него три горничных: Машка, Дашка и Глашка. Птицы над верандой вьются. Под столом сизая кошечка делает «шурр… мурр»… и все трется о ноги.
Среди разговоров о пивоваренном заводе, на открытие которого все нет еще денег, появляется на веранде та молодая женщина с золотыми волосами, которую видели они мельком в первые мгновения встречи.
— А вот и Антонина Эрастовна! — громко говорит дядя Евгений и встает. — Прямо к обеду, как нельзя кстати. Вот это Лиза, моя двоюродная сестра.
Знакомятся. Павел все смотрит. Какие волосы у нее золотые!.. И глаза печальные, почти как у мамы, а ведь она еще совсем молода.
Нравится Павлику все, нравится и эта женщина тихая. Она мило улыбается. Привычка у ней
