Снова и снова в ответ я получал только официальную информацию: «Пропал без вести с осени 1914 года в Сибири».
Только одного я встретил снова.
Окруженный роскошью и всевозможными пустыми тратами, вдали от своей родины, я снова увидел его. Черноволосый, импозантный, дьявольский, почти как когда-то, только на висках много седых волос, колючие, производящие почти зловещее впечатление глаза, в которых не чувствовалось ни малейшего движения, великолепные, нежные руки, которые, лаская и ощупывая скользили, по струнам скрипки. Он стал богат и знаменит; все было открыто для него в жизни.
Дайош Михали.
Когда он увидел меня, то внезапно прервал игру, отложил осторожно свою скрипку, и посреди равнодушных и избалованных людей он, не обращая внимания на их возмущенные лица, поспешно подошел ко мне.
Мы вместе проводили целые дни. Мы беседовали о прошлом.
Наши дороги снова разошлись. Когда-то они вновь пересекутся. Мы оба знаем это.
Много лет спустя я снова приехал в Россию с особой миссией; моя дорога вела меня дальше – в Сибирь.
Один из многих, которые ничего не могут назвать своим, не имеющих ни родины, ни крова, один из молчаливых, скромных, нетребовательных, одичавших, посадил меня в лодку-однодеревку и повез вниз по реке Обь. После долгих дней мы добрались до одной деревни. Там я оставил молчуна и двигался дальше в одиночку.
День за днем скользила моя лодка по волнам. Все вокруг меня было лишь одним возвышенным молчанием: лес, поля под паром, густой кустарник, болота, меланхолическая, сонная ширь, свободные птицы, движущиеся облака, сияющее, знойное солнце, трещащий дождь, далекие просторы испепеленного девственного леса.
Внезапно сердце останавливается, протезы моих конечностей двигаются в судорожной, незнакомой поспешности, пальцы до боли твердо сжимают весло...
Передо мной лежит знакомая местность, спустя десять лет!
Посреди испепеленной тайги лежит маленький зеленый луг, на нем светлые, кудрявые березы, невзыскательные цветочки вокруг них.
Здесь я часто сидел с Фаиме.
Маленький холм зарос травой, крест стал только лишь горстью гнилой древесины... могила моей жены и моего ребенка... и мои нерасторопные, мечтающие руки пытаются связать венок из травы и полевых цветов.
Привет от возвратившегося домой.
На этом маленьком островке я больше не одинок.
Уже часто заходило солнце, не один раз мочил меня дождь, и, все же, я продолжал сидеть у моей жены и моего ребенка. Я был один в бесконечной, меланхолической дали, и мне кажется, как будто я теперь, наконец, приехал домой.
Дни за днями проходят вокруг меня в бесконечном молчании
Абсолютно заросшая, бывшая лесная дорога привела меня через растрепанный, густой кустарник, молодые сосны, кедры и маленькие березы с белыми стволами в Никитино.
Много лет тому назад здесь бушевал лесной пожар и превратил все в прах и пепел; ничего не осталось от маленького городка. По равномерным грудам пепла можно было узнать былые ряды домов, когда-то огромную рыночную площадь, обломки административных зданий, тюрьмы, все это теперь поросло густым диким кустарником и молодыми деревцами. Я быстро взбирался то на один, то на другой холм пепла, подтягивался на тонких ветвях, смотрел сверху на широкие окрестности, как будто хотел найти, как пришедший из потустороннего мира, еще одного дорогого человека, того, кто знал меня, с которым я провел здесь долгие годы моей ссылки.
Все было мертво. Только маленькие птицы прыгали с ветки на ветку и бодро щебетали со всех сторон, и ленивая река двигалась как когда-то, как всегда, своим путем, куда-то в никогда не обозримую даль.
Здесь стоял когда-то мой дом. Здесь жил тот, здесь другой. Здесь должны были лежать могилы моих товарищей.
Здесь... там... когда-то...
Теперь этого больше нет.
Это никогда больше не возникнет. Вечно темный лес поглотит и этот маленький клочок земли, так как он уже начал делать это. Следы того, что когда-то было, стираются все больше и больше.
Маленький остров, луг, машущие кронами, тенистые березы, я снова возвратился к нему, в центре его я долго сидел и внимательно вслушивался в молчание и шум деревьев.
И, все же, моя рука однажды схватила весло, песок громко заскрипел, и уже лодка была посреди течения. Она скользила все дальше и дальше, дни и ночи. Знакомые изгибы, пейзажи проплывали перед моими глазами, и я снова и снова искал пропавших, которых я знал еще живыми.
Но все вокруг меня оставалось немым, хотя я усиленно искал дорогу в известных мне углах и убежищах.
Я больше не находил ее.
Наконец, я схватил оружие, звук выстрела пронесся далеко за молчаливую тайгу, пока не спрятался где-то в лесу и умолк. Снова внимательно слушало мое неопытное ухо, но не слышало ничего.
Природа молчала, как и прежде.
Узкая как стрела, низкая лодка внезапно несется стремительно ко мне из-под кустарника на берегу, на корме умело гребет белокурый парень, два стрелка лежат на носу с ружьями на изготовку. Уже лодки почти рядом, светлые соколиные глаза молодых мужчин осматривают меня с любопытством, замечают мою необычную для них одежду.
- Федя! Ты ли это? Я Алеша, сын твоего друга Степана, великана! Мы все так часто говорили о тебе! Ты обещал, что придешь!
- Да, это я...
И уже юноша схватил мою изувеченную руку и поцеловал мою руку с затаенным дыханием, потом легко прыгает в мою лодку, хватает весло и ведет однодеревку к берегу.
Крохотное, маленькое место в плотном береговом кустарнике, несколько коротких ударов, и передо мной лежит известный, спрятанный фарватер, ведущий в Забытое. Плотный навес из ветвей некоторое время нависает над нами, потом внезапно остается позади. Мы в гавани. Знакомая дорога по колосящимся полям, по которой я когда-то ступал, издалека слышны человеческие голоса, между ними звенят лениво бубенчики. Тесно сжатая деревня, в высоком, массивном заборе амбразуры, тяжелые ворота открыты, маленькие, низкие избы, узкая улица, площадь, в центре ее старая, обвитая церковь. У подножия ее лежит могильный холм маленького Мити и рядом могила нашего товарища Зальцера. Теперь люди, которые не знают спешки, подбегают к нам. Мы уже окружены ими, и один голос протяжно кричит другому:
- Федя, немец, приехал...!
Я посреди радостных людей, и одиночество покидает меня, как тьма, изгоняемая светом.
Мой друг Илья, староста Забытого, пробивается с трудом через толпу, мой друг Степан, прежний каторжник, следует за ним. Мужчины останавливают дыхание, складывают руки, сначала ощупывают меня и не верят своим глазам. Их волосы растрепаны, воротники рубашек расстегнуты, теперь грудь их дышит тяжело и быстро, глаза становятся мягкими и счастливыми.
Они целуют нас обоих в щеки и лоб, они снова и снова смотрят на меня, шепчут непонятные слова, хватают меня, целуют меня опять. Они такие большие, такие сильные, и они пахнут здоровым телом, своим потом и землей, которую они обработали.
Мои бывшие товарищи напирают на меня, те немногие, которые добровольно остались в Сибири. В их глазах стоит немой вопрос о родине.
Толпа расступается, освобождая мне дорогу. Передо мной лежит моя маленькая изба... она осталась пустой... и в ней все сохранилось еще точно так, как я когда-то покинул.
- Наверное, ты когда-то приедешь... так думали мы все... ты же обещал это нам..., говорит один голос возле меня.
