Лариса вела машину и думала о семье, о Стасе, о Коле. Об их волнениях за Колю, за будущее, за будущее детей, стало быть, за свое. «Почему мы всегда ругаем детей, когда волнуемся за них? Вот Коля на днях пришел поздно, и мы отругали его. Мы волнуемся, а ругаем его. Тиранство наше семейное и начинается с отсутствия альтернативы. Вот я знаю, что и как надо. И только так. Наверное, лучше: можно так, но если хочешь… А мы что?! А мы: иначе жить нельзя. Наш опыт… Опыт. Тут-то мы оба в семье лидеры. Тирания начинается с семьи. А, черт… Притирают меня. Грузовики не обращают внимания на маленькие машины. Большие они — и все должны отбегать, отъезжать, у них сила, их бояться должно. Их право — сильного. Да, действительно, они дело делают. Так они, грузовики, считают: они строят, товары везут, продукт созданный — делом занимаются. А легковушки что? Они людей катают, баловство одно».
Грузовик продолжал прижимать ее к осевой линии. Верхний край колес был на уровне глаз сидящих в «Жигулях». Здоровенный грузовик. Ехал и делал дело. Лариса чуть сбросила газ и пропустила машину вперед. Громада удовлетворенно фыркнула и ушла правее: мол, пожалуйста, езжай теперь, когда поняла свое место.
Лариса не стала ускорять свой бег — пусть себе грузовик убегает. Посмотрела назад в зеркальце. За нею гналась свора машин, сорвавшаяся на зеленый свет у перекрестка. Впереди приближался новый светофор, новое пересечение улиц. Там только что сменился красный свет, и Лариса нажала на педаль — хотела проскочить, пока тут открыт путь, и догнать стаю машин, несущуюся впереди. К следующему светофору она подходила последней в этой группе.
«Вовсе не последняя я, а первая, ушедшая от тех. Хм! Диалектика».
— Чего молчишь, Лариса?
— Задумалась что-то. И какой любящий подумать не любит медленной езды? Катишься, думаешь, рассуждаешь.
— За рулем нельзя задумываться.
— Я ж автоматически веду. Заложила программу адресную и еду. Все системы запрограммированы: на красный свет, на перекрестки, на ГАИ — на все.
— Автоматика, наверное, только у профессионалов.
— Я более ста тысяч наездила. Должна и у меня выработаться.
— Ты спать не хочешь?
— Нет, привыкла. Когда дежурила, привыкла не спать.
— А мой как приходит домой, так ложится.
— Всегда?
— Ну, не всегда. Читает тоже. Работа тяжелая. И у меня тяжелая — я до него и не доберусь.
— А ты не злись.
— Разве я, Лариса, злюсь?! Но что-то мне ведь нужно от него? Вроде его и нет у меня.
— Не поняла. Ты что, оправдываешься?
— Объясняю.
— Понятно.
— Что тебе понятно?
— Что ты не предаешь его, но что делать! Они засмеялись.
— Фильм мне дают. Самостоятельно делать буду.
— Про что?
— Еще сценарий не выбрала. Пока только «добро» дали.
— А когда?
— Читать буду. Закончим только эту нашу эпопею.
— Тамара, ты не знаешь, где сапоги можно достать? Мои уже рвутся.
— Это надо подумать.
Подъехали к очереди. Тотчас подошел юноша-таксист, помощник Валерия.
— Можно посидеть у вас, отдохнуть, погреться? Хотя и тепло, а все же холодно.
— Садитесь. Все в порядке здесь?
— Пока да. Говорят, ночью задние попытаются передних вытолкнуть.
— Да разве это серьезно?!
— Право слово.
— Это же глупо. Идиотство!
— Ну и что? Повеселимся. А может, им повезет?!
— А как же быть?
— Решили: мужикам не уходить. Жены чтоб не подменяли сегодня. Если вдруг что — по свистку сразу всем бежать к очереди.
— Простите, как вас зовут?
— Кирилл.
— Есть не хотите, Кирилл?
— Нет, спасибо. Я сейчас съел булку с пивом.
— С пивом? Зря.
— Почему зря?
— Если что случится, у вас, как пишут в больнице в историях болезни, «запах алкоголя».
— Да-а. Это я напрасно.
— Ну, я думаю, ничего не случится. Вон и милиция здесь постоянно.
— Случится. Машины-то нужны.
Наличие милиции Кирилл проигнорировал, и как будто в ответ, как будто получив телепатический приказ, милицейская машина включила фары дальнего света. Раздалось громкое покашливание в микрофон. Или в машине что-то увидели, или и впрямь получили телепатическое Кириллово сомнение в их возможностях.
— Вот видите, Кирилл? А вы спать не хотите? Посидите здесь, погрейтесь, а мы походим, посмотрим.
НЕСКОЛЬКО СЛОВ ОТ АВТОРА
Валерий Семенович делал обход своего хозяйства почти в темноте. Полная темнота еще не наступила, однако все уже достаточно обесцветилось, посерело.
Зачем он делал эти обходы? То ли приятно чувствовать себя начальником, то ли просто для общения, то ли действительно нужно ему всех знать в лицо? Впрочем, категория «нужно» в этой его деятельности была весьма сомнительна, во всяком случае, относительна: очередь выстроилась, создалась, или, как любят говорить сейчас, состоялась, проверки проходили и могут проходить и без его команды. Правда, нет ни у кого полной уверенности, что все потечет как предполагается, как ими запланировано: официального сообщения о записи все еще не было. А если и будет запись, то нельзя исключить, что она пройдет в другом месте.
Так или иначе, раз очередь есть, людей собралось много, должен быть порядок, должно быть лицо, этот порядок осуществляющее и олицетворяющее. Он представлял стихийно возникшее общество.
Валерий ходит вдоль своей сотни и непосредственно, вроде бы изнутри, осуществляет наблюдение и руководство.
Лариса и Станислав бьются дома, отдавая руководство друг другу. Они не хотят лидерства. Валерий взял эту миссию на себя сам, по собственной воле и даже с удовольствием.
Некоторые делают это из любви к власти, хоть вот к такусенькой и временной. Другие, казалось бы, бескорыстно сублимируют свою ущербность. Иные надеются обрести в этом выгоду.
Как часто люди, следящие за порядком в очереди, оказываются одними из немногих, которым очередь эта принесла удачу! Следить за порядком, создавать порядок, не пускать без очереди бывает порой выгодным.
Я пишу книгу о Ларисе Борисовне, о ее работе, о ее жизни дома, о ее судьбе эмансипированной женщины… Я хотел написать такую книгу. Но не оказалось ничего, что бы охраняло порядок и стройность моих размышлений, выстраивающихся слов, фраз. И опять я ловлю себя на том, что ухожу в сторону от якобы главной идеи, понудившей меня сесть за стол. И Лариса у меня «удрала» из больницы, и встретилась
