перед Ларисой и собравшимися врачами из своего и хирургического отделений, доказывая наличие хронического воспаления поджелудочной железы. Он говорил о том, как длительное время, сдетства находившиеся в пузыре камни, вызывая неоднократные воспаления пузыря, периодически нарушали отток желчи по протокам и привели к застою сока железы. «А это неминуемо привело к необратимым процессам в тканях железы, — говорил он. — Теперь каждое малое, нерегистрируемое нарушение диеты приводит к катастрофам, и я, конечно, не могу исключить, что когда-нибудь этот процесс приведет к глобальному катаклизму в организме, наступит омертвение поджелудочной железы со всеми трагическими последствиями вплоть до летального исхода. Однако я, как и вся мировая медицина, не могу предложить хирургам влезть в живот при столь эфемерных данных о наличии какой-либо деструкции в органах брюшной полости и категорически настаиваю на консервативном лечении. Лишь в случае появления выраженных признаков перитонита, гноя в животе или, как подозревают хирурги, полной спаечной непроходимости можно будет позволить себе решиться на операцию. У больной болит, но жива. Операция может привести к непредсказуемым последствиям, и даже удачное кусание локтей не остановит фатального течения болезни». Так, шуткой, он закончил свой пространный спич.
Лариса отнеслась к этим логическим построениям весьма скептически. Жизнь покажет. Много слов, даже если они красивы, еще не доказательство.
Но особых возражений не последовало, больной тогда стало легче, и все разошлись со своими мнениями.
И вот сейчас опять боль. Лицо у больной страдальческое. Глаза запали. Рвота. Живот вздут. Приступы повторяются каждые три-четыре минуты.
— Нет, ребята! Что вы мне ни говорите, а это типичные признаки непроходимости, и мы не имеем никакого права тянуть дальше. Нужна операция.
Дежурные согласились. Предлагал операцию начальник, и поэтому трудно сказать, согласились ли они искренне или просто начальству не возражали.
Ларисе было страсть как интересно, что же там в животе, и она, рискуя получить изрядную порцию нудно-ернического недовольства Станислава, стала оперировать сама. Ну, не уйдет же он из очереди! К тому же Лариса, кстати, без всяких к тому оснований, решила, что операция будет короткой, много времени не заберет. Особых оснований для такого расчета не было, но уж очень интересно — что там!
На операции конечно же оказалась непроходимость. У некоторых людей не исчезает в младенческом возрасте один проток, необходимый человеку до его рождения на свет. И он, оставшись, не исчезнув, нареченный Меккелевым дивертикулом, может в дальнейшем привести к любым неприятностям, самым неожиданным невзгодам и недугам. Может быть просто воспаление, может быть язва, может быть кровотечение, а может, этот вырост на кишке припаялся к другой кишке в виде спайки и периодически дает приступы непроходимости. Так и случилось. Вырост был необычно маленький, и, наверное, хирурги при прошлой операции его просто не заметили. К сожалению, бывает иногда. Лариса была обрадована и возбуждена удачей и своей профессиональной прозорливостью. Она предвкушала будущую беседу с терапевтом и горевала, что завтра ее здесь не будет. Впрочем, она ведь тоже ошибалась. Лариса Борисовна торопилась: быстро разрезав спайку, удалив вырост, оставила зашивать живот коллегам и на крыльях успеха, абсолютно пренебрегая мужниными недовольствами, решила заехать домой.
Николай спал. Мама быстро собрала Ларисе поесть. В этот раз она не спешила, как раньше, — сидела спокойно на кухне и ела.
— Ты знаешь, Ларисонька, хотела сегодня купить полочку на кухню — не успела.
— Да зачем нам полочка? Ее и вешать-то некуда.
— Полочка нужна. На кухню нужна. Вот такая же, как эта… Металлическая.
— Зачем?! Ее же вешать некуда.
— Как некуда, когда она нам очень нужна.
— Подкупает логика. Да пусть тысячу разнужна! Куда ты ее повесишь?
— Ты не кричи. Говори спокойно.
— А я и не кричу. Куда ты ее повесишь?
— А вот сюда.
— Да это ж некрасиво будет.
— Почему некрасиво? Очень нужно.
— Да ты посмотри, какая здесь стена! Какая ж тут полка? Ты думаешь, когда говоришь-то?! А? Для вас всех целесообразность выше красоты.
Телефонный звонок счастливо оборвал разгоравшиеся прения.
— Лариса Борисовна…
— Что случилось?
— Да ничего, не волнуйтесь, с ней все в порядке, проснулась уже, дышит хорошо, а вот другой скандал… Смех, впрочем, но неприятно.
— Не тяни. Говори, что?
— Больного-то, что увезли психиатры…
— Ну и что! После операции много дней прошло. Ничего быть не может.
— Не в этом дело, Лариса Борисовна. Мыши.
— Что мыши? Да не изрекай ты, словно пифия. В чем дело?
— Мыши в палате. Сам видел.
— Мыши?! У нас?! Спятил?
— Лариса Борисовна! Сам. Своими глазами видел.
— Анекдот! Цирк! Срочно позвони психиатру.
— Да ну, правда же! Сам видел, своими глазами.
— Да я верю. Психиатру сказать надо, а то ведь он тоже в грязи вываляется. Все лажанулись. И утром сообщите в хозчасть! Только этого нам не хватало.
Лариса медленно ехала по темному городу. Приятно катиться не торопясь: никаких машин вокруг, никакие внешние обстоятельства тебя не подминают — езжай да думай.
Почему вдруг позволила себе слово «лажанулись» из современного молодежного жаргона? Вообще-то не совсем современного. Еще со студенческих лет она помнила это слово, но тогда его употребляли только лишь как существительное — «лажа». Жаргону в основном отдает дань молодежь. Раньше, казалось ей, были сленги профессиональные, блатные, детские и школьные, студенческие и молодежные, музыкальные, спортивные, а сейчас создается впечатление, что у каждого поколения свой жаргон. Нивелировка на возрастном уровне. С другой стороны, при злоупотреблении жаргоном теряется индивидуальность речи, а вот, скажем, Колины товарищи разговаривают все по-разному. Каждый по-своему. Лариса вспомнила какую-то статью о рыбьем языке. Оказывается, рыбы переговариваются, и рыбий язык в стае, в косяке менее выразителен и менее разнообразен, чем язык одинокой рыбы… Индивидуальность. Вот и ребята, наверное, в классе все вместе разговаривают однотипно, но дома по-другому, по-разному. А как говорит она, Лариса, в больнице?.. Как рыба в косяке… Вскоре она была у себя в очереди.
Тем временем в машине газетчика состоялась дискуссия между хозяином помещения и Станиславом Романовичем.
Собственно, о том, что это интервью, а не дискуссия, пока знал лишь журналист. Станислав же просто разговаривал с подвернувшимся собеседником — и все.
Они сидели в машине и вели треп, посасывая пиво из бутылок.
— Люблю это пойло, — сказал Станислав, оторвавшись от горлышка. — И правильно сказано, что надо развивать эту отрасль малоалкогольных напитков. Когда человек жаждет, все силы у него уходят на поиски источника. На борьбу с жаждой.
— Борьба — уже дело, уже прогресс.
— Вы правы. — Станислав ответил ему задумчивым взглядом ученого-теоретика. — Но борьба за источник отнимает много времени, не остается свободного на поиск, на культуру. Нет времени почитать, подумать. Тогда — регресс, застой. А постоянная жажда создает элементарную психологию, для которой самое обычное проявление — злость.
— От такой элементарной нехватки?
— Элементарное рождает элементарное.
