— Юмор!
— Что вы! У меня нет чувства юмора.
— Чему же вы радуетесь?
Станислав Романович опять задумался и опять, наверное, как ученый-теоретик стал прикидывать количество и качество элементарного в собеседнике.
— Человек, у которого отсутствует чувство юмора, лжет с большим трудом, чем юмором одаренный. Человек без юмора слишком серьезно относится к словам.
— Сложно что-то. Не пойму.
— Отнюдь! Элементарно.
— Элементарно! Мы, по-моему, слишком часто употребляем это слово.
— В вас говорит редактор. И хорошо: вы всюду на работе, всегда на посту, настоящий профессионал.
— Спасибо. Вы иронизируете?
— Упаси господь. Я не люблю и иронию. Она не помогает, она все скрывает.
— Может, вы что-то хотите скрыть?
— Может. Я скрываю свои научные идеи от…
— А ненаучные идеи свои вы тоже скрываете? Станислав долго молчал, переливая пиво из бутылки в рот, потом просветленно посмотрел на молодого человека.
— Никогда.
— Тогда вот, без юмора, скажите…
— Я же сказал, что я человек без юмора.
— Вот и скажите, как обществу стать лучше? Какова роль культуры?
— Без юмора?
— Без!
— Ну!.. Без юмора уже Толстой это сказал.
— Толстой писал большие романы и давно. Мы за это время как-никак шагнули вперед, сильно изменились.
— Изменились? Шагнули — да, изменились мало. Да и не только романы он писал. Разве можно что- нибудь сказать новее, чем один из его постулатов? Нет. Гипотеза. Или, еще лучше, — концепция. Впрочем, он сам думал, что это аксиома, трюизм.
— Сколько красивых слов!
— Вот опять редактор. Я просто взял старые слова, которые тоже не изменились, как и люди.
— Так какой трюизм он сказал?
— Чтобы общество становилось лучше, надо, чтобы люди, его составляющие, становились лучше. Как для того, чтобы нагрелась вода в чайнике, надо, чтобы нагрелись все ее капли.
— Но кто-то должен зажечь огонь?
— Огонь зажигается в человеке с жизнью. А что, если мы еще по бутылочке? Нас не осудят?
— Кто же осудит за пиво, если вы не за рулем!
— И то. Золотые слова. Может, жизнь, природа и высшие силы мне помогут, и я никогда не буду за рулем.
— Не любите?
— Пиво люблю.
— Никогда не водили?
— Упаси природа, жизнь и высшие силы, — покривил душой Стас.
— Ну и что ваш чайник и капли?
— А ничего. Люди сами себя должны улучшать, улучшать, избегая элементарной, прошу прощения за повтор, логики и психологии. Улучшать себя, а не соседа.
Станислав Романович стал следить глазами за бурной деятельностью Валерия Семеновича, перебегавшего от одной группки своих людей к другой.
— Но почему же не помочь соседу? Помогая соседу, улучшаешь себя.
— Я не против. Я говорю: не занимайтесь улучшением соседа. Помогайте ему. Вон ваш сегодняшний начальник. — Стас кивнул в сторону Валерия Семеновича. — Он помогает, должно быть, но не улучшает. Он полезен и сам становится лучше.
— А взять у вас серьезное интервью можно?
— Только серьезно и говорю: я человек без юмора. Серьезно. Только серьезно. Приходите, посидим за столом, выпьем пивка и ни-ни другого чего-нибудь. Ну, а сейчас, здесь? Чего время терять?
— Это не серьезно. Не будьте таким экономным. Вон, смотрите, по-моему, перекличку начинают.
Проверка прошла весело, с прибаутками, комментариями и хохотом. Ко второй половине списка кто-то притащил магнитофон, и после каждой фамилии раздавался туш. В конце переклички, при последних бравурных звуках появилась Лариса. По какому поводу торжество? Стас объяснил ей все величие и всю значимость момента.
— Есть будешь, Стас? Кофе принесла.
— А пива?
— Машине противопоказано.
— Иди корми своего атамана.
— Он не атаман он есаул. Все равно. Все бездельники. Сколько времени ухлопаете и на что?!
— Ну хорошо, хорошо. Выпил, что ли?
— Не исключено. Все вы тут стали дружные такие, общественные, а тронь сейчас каждого за карман.
— Что ж ты пил? Ничего здесь нет. Неужто с пива?
— Тоже вопросы задавать? Интервью захотела?
— Что ты злобишься, будто голодный, а не только опьяненный?
— Ладно тебе со своей копеечной моралью!
— Парень хотел использовать время. Вполне похвально. Не бездельник.
— Юмор ему необходим. Для мозговой лабильности и упрощенных компромиссов.
— Ну ладно, Стас, ты, наверное, и до пива что-нибудь выпил. Давай я тебя домой отвезу. Стас, у меня к тебе просьба. Завтра днем замени меня, пожалуйста, часа на два: приехал мой оппонент из Ленинграда. Надо с ним обязательно увидеться.
— Все вы так. Дай тебе ноготок — ты голову откусишь.
— Хорошо, не надо. Попрошу еще кого-нибудь.
— Придет завтра, придет мысль, придет решение.
— Господи! Садись, отвезу тебя. Минутку только обожди.
Станислав, усевшись на заднее сиденье, стал зло смотреть на очередь машин, на очередь людей, потом что-то пробормотал самому себе, вытащил из кармана плоскую металлическую фляжку, сделанную ребятами из экспериментальных мастерских, и отхлебнул.
— Валерий Семенович, товарищ хорунжий, дозволь благоверного домой свезти и тут же назад. Кофе уже доставила.
— Давай, Нарциссовна…
— Борисовна!
— Ты же путаешь мои звания, должности, положение. Квиты. За взятку в виде кофе и всего, что к нему полагается, даю вам, мадам, тридцать минут максимум.
— Это не взятка.
— Ну? А что это?
— Взятка — это когда совершается должностным лицом должностное преступление, — сказала как выученный текст.
— Узнаю ответы на упреки по поводу коньяков, конфет и цветов от больных, — тоже с усмешкой, но благодушной.
— И даже если не только цветы и конфеты. Мне, например, впору вместо них талоны на бензин брать. И все равно это не будет взяткой.
