частей разных миров: мысли яркие, четкие, точные, верные, правильные у него в голове перемешаны, как у гиены полосы на теле, с банальностями, очевидностями, пошлостью, злобностью, недоброжелательством, неоправданной суровостью. И все больше из ее души, головы и сердца улетучивалось утреннее отношение к Стасу и повышался градус раздражения и неприятия.
«Почему я должна столь безропотно тащить до смерти на себе этот крест, — думала она, — с пьянством, с нелепыми радостями, развлечениями, саунами и пустой болтовней? А если и впрямь, как говорит Колька, — развод и дети об пол? Не до шуток. Чего-то надо придумать встречь этому. Сидит дома — отрешенный, одинокий, злой. Но, может, уже лежит, спит. Проснется и решит, что я ему сорвала всю работу. Тоже мне: „Я люблю ездить на машине“. А потом — я ему работу сорвала. Впрочем, он мне этого пока не говорил, но еще скажет. Сегодня, правда, он не увидит меня».
Машина остановилась в каком-то дворе.
— Приехали. Выходи.
— Я в машине посижу, подожду. Иди.
— Привет! Мало насиделась в машине? Время у нас есть. Чайку горяченького попьем. Я хороший чай делаю, не жалею заварки. Ну давай. Оперативненько.
— Да, ты прав. Пошли.
Валерий тоже вытащил из почтового ящика целый ворох разных газет, немного писем, официальных, судя по конвертам. И у него накопилось за эти дни.
Как только они вошли в квартиру, раздался телефонный звонок. Звонили с работы, интересовались, когда придет. Срочности никакой, а так — из пиетета и интереса.
Лариса огляделась: небольшой коридор, вешалка, напротив полочка, заваленная инструментом, какими-то поделками: что-то курьезно-техническое, собранное по частям или, наоборот, разобранное, недоразобранное… Лариса сняла пальто и прошла на кухню, куда жестом указал ей путь хозяин дома, продолжая разговаривать по телефону.
На кухне было все привычное, необходимое: плита, раковина. Стандартное: холодильник, стол, столик, табуретки, полки, пустые бутылки — красивые на полках наверху, обычные — на полу. Из лично- индивидуального здесь был матрац, поставленный на ножки, как тахта. Лариса села на табуретку и стала смотреть в окно.
Валерий пришел, тут же поставил чайник на огонь, а Лариса подумала, что Стаса на кухню и батогами не загонишь. Впрочем, у него есть возможность не заходить на кухню, а у Валеры ее нет. В конце концов, она сама не пускает Стаса на кухню, хотя он в периоды трезвости не раз уверенно заявлял, что по- настоящему хорошую еду может приготовить только мужчина.
Вновь раздался телефонный звонок.
— Ну, у меня как в конторе.
— Это нормально. Если жизнь складывается нормально и правильно, то с годами сам звонишь меньше, а звонки в доме раздаются чаще.
— Извини. Пойду узнаю, что за правильность этой жизни отрывает меня от чая.
Лариса захотела, чтоб позвонили из очереди и призвали их срочно объявиться. Зачем? Опять был деловой разговор.
— Нарциссовна, винца выпьем маленечко?
— Я же за рулем.
— Ваша законопослушность меня радует. Хотя я бы не пренебрег. Подумаешь, чуть пригубить.
— Я просто знаю результаты. Вижу на работе.
— Ну и прекрасно. Быть законопослушным и удобно и надежно.
— И вообще я зарок дала не пить за рулем.
— Ну, молодец! Доктор, ты мне нравишься. Соблюдение законов и есть послушание.
— Почему послушание?
— Откуда я знаю? Послушание и есть послушание.
— Все зависит от того, куда и как нас движет жизнь. Валерий разлил чай. Он был совершенно черною цвета, от чашки шел прекрасный запах, на вкус он, наверное, будет замечательно горчить. Лариса попробовала.
— Очень горячо. Подожду, а то вкуса настоящего не почувствуешь.
— Подождем.
Валера потянулся к ней и обнял.
— Я ж говорила, не надо было подниматься. — Лариса отвела его руки. — Житейский разум, называемый мещанством, оказывается, прав.
Валера в ответ снова обнял ее. Столь многословная реакция не делала ее отпор категоричным.
— Отстань, Валера. Оставь эти детские игры. Чай остынет.
Сказанные фразы делали ее отказ просто относительным.
— Сама говоришь, что чай не должен быть очень горячим. Вкуса не почувствуешь.
— Боюсь, что так он совсем остынет.
Она самонадеянная, Лариса. Но… бог ей в помощь. Стас, наверное, спит. Принял, загрузился и спит. Он остроумен… Остер и умен, интеллигентен, эрудирован, мягок, добр… Все его любят, для всех хорош… Она тоже хороша… Для всех — это просто. Как вот для своих быть хорошим… хорошей. Лежит у себя в комнате на тахте… Спит. Хорош. Сейчас он для всех одинаков.
— И пусть остынет.
— Оставь, Валера, оставь. Ну что придумал! У нас дело важное. Вся жизнь впереди.
— Морген, морген, нур нихт хойте… [1].
— Ох уж эти полиглоты… Мы не мальчики, не «фауль лейте» [2]. Перестань… К тому же Марк Твен говорил, что не надо сегодня делать то, что можно сделать завтра.
Были еще какие-то отдельные фразы, столь же бессмысленные и сказанные не к месту. Главное, утопить все в словах. По форме категоричные, безапелляционные, слова тут же отвергались действиями.
В комнате было свободно, книг не видно. Еще стол. Тахта. Кресло.
— Доктор, ты мне нравишься.
«Лежит, пьяный, беззащитный. В конце концов, сколько же можно терпеть безответно? С какой стати? Я уж и не знаю, когда видела его трезвым. Зачем мне все это надо?! И это. Зачем? Терпеть, терпеть, терпеть… Не хочу. Чего не хочу? Ничего. Все хочу. На самом деле все хочу. И ничего нет. И пусть нет… Нет, нет, пусть будет, будет… Да. Да. Да… Сколько же мне лет? Сколько, сколько, сколько?.. Еще немного… Годы, дни… И все. И все будет кончено. Еще совсем немного… Мне… А он спит. Пьяный. Годы, мгновения… Все проходит. Но опять, опять накатывает жизнь. А скоро смерть. Конец радостям. Я не хочу… Не хочу…»
Лариса молчала.
Валерий молчал.
Потом они закурили.
— Нарциссовна, ты увлечена. — Валера засмеялся и посмотрел на часы. — Пора ехать. Оперативность нужна.
— Пора. — Сделала паузу. — А ты не дурак?
— Да кто ж знает? Не расстраивайся. Ты мне нравишься, доктор. — Теперь уже он сделал паузу. — Ох, эта очередь дурацкая.
— Забудь про все это. Ладно?
— Про что? Ну уж нет. Не хочу забывать, доктор.
— Я прошу тебя, Валера. Забудь. Смой, как будто ничего и не было. Ни меня, ничего.
— Если сразу смыть, тогда действительно ничего не было. Еще посмотрим. Но ты мне нравишься, доктор. И вообще, о чем ты говоришь?! Нарциссовна! Ты увлечена! Не хочу смывать.
Теперь уже пауза была подольше и оборвалась лишь на кухне.
— Хороший чай получился?
— Да-а, теплый еще. Хороший чай. Хороший напиток. Когда не очень горячий — вкус лучше обозначается. И не называй меня Нарциссовной, пожалуйста.
