никакого права, свой хуже чем бестактный приказ, подрывающий политику партии и правительства». Речь здесь о приказе Реввоенсовета Западного фронта № 1847 от 20 августа, где заявлялось, что польская мирная делегация сплошь состоит из шпионов и контрразведчиков и что мир может быть заключен только «на развалинах белой Польши».
В этом приказе — весь Тухачевский: троцкистские амбиции и спесь, склонность к самостоятельной политической роли, игнорирование директив, своеволие.
Не останавливаясь на этой истории подробнее, просто скажу, что правоту Сталина в стратегической оценке ситуации на польском фронте и неправоту ЦК, включая собственную неправоту, позже признал сам Ленин.
Сталин же после польской войны был направлен уполномоченным Политбюро ЦК РКП (б) на Кавказ и сыграл выдающуюся роль в возврате Закавказья в состав России.
Это ведь тоже было общерусское дело, необходимое одновременно и народам самого Кавказа. То, что происходит в Закавказье сегодня, у всех на глазах. Но и девяносто лет назад там происходило нечто подобное — откол от России, активные попытки установления влияния США, Англии, Германии, Турции при откровенно предательском по отношению к интересам грузин, армян и азербайджанцев поведении буржуазной политической «верхушки»: грузинских меньшевиков, армянских дашнаков, азербайджанских мусаватистов.
Но Сталин сохранил для России Закавказье… Безусловно, он был лишь выдающимся организатором кавказских масс в условиях, когда процесс советизации Закавказья был неизбежен объективно. Но всегда ли политические лидеры идут в ногу с историческим процессом? Скажем, сегодня объективно необходимо скорейшее воссоединение с Россией Абхазии, Южной Осетии, Приднестровья… Но бездарные ельциноиды в упор не видят этой объективной реальности и преступно упускают историческое время и исторический шанс — причём в ситуации, ещё более выгодной для России, чем девяносто лет назад.
В такие моменты и выявляется — кто является кем в русской истории и каково в ней место тех или иных исторических фигур и «фигур»…
Возвращаясь же в двадцатые годы, мы видим, что в апреле 1922 года Сталин на Пленуме ЦК РКП (б) был избран Генеральным секретарём ЦК
Впереди были тридцать лет борьбы и труда, названных ещё при жизни Сталина эпохой Сталина.
ЕСЛИ БЫ РОССИЯ не стала Советской, то она оказалась бы полуколонией Запада сразу же после окончания Первой мировой войны. Это — ответ на вопрос: «Что было бы, если бы Россия стала в 1918 году не Советской, а буржуазной парламентской республикой или конституционной монархией?»
А что было бы, если бы после смерти Ленина во главе Советской России оказался не Сталин, а его главный оппонент Троцкий?
В 1918 году Троцкий и Сталин смотрели на развитие событий примерно одинаково. Оба они: один — изысканно, по-барски, другой — просто, по-мужицки, работали для мировой социалистической
республики. Новой России отводилась в ней роль передового отряда. Роль почётная, да не очень-то штабная.
Впрочем, Троцкий при удачном развитии событий себя иначе чем в штабе мировых потрясений не мыслил. Он соглашался лишь на роль партийного «барина» — как когда-то Плеханов. Троцкий органически не был способен на жертвы, если речь шла о личных жертвах. Он охотно жертвовал другими — как политически, так и физически… Но собой… Такого не мог представить себе ни он, ни кто-либо из его окружения…
Сталин же был тем, что точно называли «солдат партии». Он знал, что каждый солдат носит в своём ранце маршальский жезл, но знал и то, что солдат должен быть готов лечь костьми в любую минуту, не дослужившись и до капрала. И, даже став уже «маршалом», Сталин сохранил в себе эту вечную готовность истинного солдата к жертве во имя долга, вплоть до жертвы
Кончилась Гражданская война, образовался в 1922 году СССР. Для Троцкого и большинства тогдашней большевистской элиты это означало лишь «мирную передышку» перед новыми мировыми боями.
Сталин же и его соратники слово «передышка» в такой формуле всё чаще и охотнее заменяли словом «строительство». С обязательным прибавлением — «социалистическое».
Вот по этой разнице и начали пролегать вначале трещины различных «оппозиций» и «уклонов», а потом —
Одно мировоззрение — сталинское, осознавшее: «Начинается Земля от советского Кремля». Это мироощущение формировалось как новый уровень самобытного русского чувства — уже свободного от первоначальной петровской наивности, от провинциального Киреевского «славянофильства» и от кадетской, светящей отраженно-европейским светом, «милюковщины».
Русский монарх Александр Третий говорил хорошо: мол, у России есть лишь два надёжных союзника — «ея армия и флот». Однако на деле, а не на словах он вогнал Россию в гибельный для неё франко-русский союз, уже при его сыне преобразованный в ещё более гибельную для России тройственную Антанту.
Русский монарх Александр Третий оставил истории крылатую фразу: «Когда русский монарх удит рыбку, Европа может и подождать»… Но уже при его сыне — Николае Втором Кровавом Европа предоставляла русскому монарху право невозбранно избивать зубров и оленей в Беловежской пуще да стрелять ворон в Царском Селе, а к серьёзной европейской и мировой политике его не подпускала.
Генералиссимус Суворов не только делал всё с толком, но и говорил хорошо. Он говорил: «Где олень пройдёт, там и русский солдат пройдёт. Где олень не пройдёт, и там русский солдат пройдёт!» Когда австрийский гофкригсрат (высший военный совет) решил отчеканить медаль в честь суворовского перехода через Альпы, Суворов, в ответ на шутливый вопрос адъютанта — как он представляет себе такую медаль, ответил, что на аверсе медали изобразил бы русского солдата и написал: «Бог с нами!», а на реверсе (обратной стороне медали) он изобразил бы гофкригсрат и написал бы:
Этими же чувствами и мыслями жил и Сталин — как великий патриот России. И такое мышление — даже само о том не зная — могло бы вести свой отсчёт от идей, например, выдающегося русского геополитика Данилевского. Первое издание его книги «Россия и Европа» вышло через год после рождения Ленина, а за два года до Октября Владимир Ильич в своих феноменально интересных «Тетрадях по империализму» (в тетради «ни») записал: «Данилевский доказывал, что России выгоден разгром Франции в интересах ссоры и вражды Франции и Германии
Интересная все-таки штука — история! Она протягивает тонкую нить от Николая Яковлевича Данилевского к внимательно читавшему его Ленину, а от Ленина с его пониманием значения для России Германии — к Сталину, уже с его пониманием значения Германии для нас, с его противодействием попыткам Троцкого и Радека поссорить Российское и Германское государства с начала 20-х годов.
Впрочем, я отвлёкся… Дело не в предтечах политики Сталина, а в сути дела! Впервые в своей истории новая, то есть — сталинская, Россия не созерцала собственный пуп, как Россия боярская, не смотрела в прорубленное Петром окно на завидную европейскую жизнь, не подсматривала в замочную скважину парижских борделей…
Россия впервые посмотрелась в зеркало и… начала приводить себя в порядок.
Себя! И для себя!
Писаная, но только-только отмывающаяся от грязи красавица, она поглядывала то на людей, то в зеркало, чтобы видеть там, опять-таки,
Эта Россия все яснее сознавала
Вот чем уже в первые годы своей самостоятельной политики был велик Сталин, вот чем он зарабатывал себе первое место в истории России — выработкой у русских чувства национальной полноценности! Лишь в России Сталина поэт мог сказать: «У советских собственная гордость, на буржуев
смотрим свысока!» В том числе и поэтому Сталин, уже после смерти этого поэта, сказал: «Маяковский был и остаётся лучшим поэтом нашей пролетарской эпохи…»
Второе мировоззрение, пытавшееся после окончания Гражданской войны утвердиться в России, было
