«Я вспоминаю… разговор с Гитлером во время пребывания в Виннице осенью 1942 года.
Гитлер, взбешенный неудачами наших войск… заявил в моём присутствии генералу Шмуцдту, адъютанту от главного командования вооружённых сил, что германские войска… остановлены потому, что Красная Армия сражается с непревзойдённым ожесточением и упорством…
Мы не учли, продолжал Гитлер, что народы Советской России и Красная Армия безгранично доверяют Сталину. После некоторой паузы он назвал маршала Сталина — гигантом…»
Это не было попыткой побеждённого подольститься к победителям — тон и суть показаний Раттенхубера такое предположение исключают.
В другом месте его показаний можно прочесть:
«Я всю жизнь буду помнить один из вечеров конца апреля 1945 года, когда Гитлер, придя с очередного совещания, разбитый, сидел за свои столом, сосредоточенно разглядывая карту Берлина с нанесённой на ней оперативной обстановкой.
Я зашёл к нему доложить о неотложных мерах по охране ставки…
Встав из-за стола, Гитлер посмотрел на меня и сказал:«
Задумавшись, Гитлер вернулся к столу. Я тихо вышел из комнаты».
Будучи сам до мозга костей проникнут осознанием себя как гениальной личности (в чём не так уж был и не прав), Гитлер рассматривал приход русских в Берлин прежде всего как результат усилий другой, несомненно гениальной, личности — Сталина.
Теперь, в конце апреля 1945 года, всё могучее в России ассоциировалось для Гитлера с ним — Верховным Главнокомандующим Красной Армии.
Гитлер так и не понял, пожалуй, что сила Сталина была в полном идейном, духовном и деловом единении его с наиболее развитой и творческой частью трудящегося большинства в России, да и в мире. Что Сталин всегда жил и действовал во имя развития этого
В полной мере Гитлер этого до конца, как я догадываюсь, не осознал. Но многое он под конец в отношении России и её первого большевика Сталина понял.
И это уже не догадки, а точно, как видим, доказуемый исторический факт!
Потому Гитлер и проклинал, уходя из жизни, не большевиков, пришедших в Берлин и вынуждающих тем самым уйти из жизни его, а тех, кто
А запоздалое предсмертное прозрение фюрера можно отнести к самым впечатляющим историческим урокам 1945 года.
Я отдаю себе отчёт в том, что всё выше сказанное скорее всего окажется более чем неожиданным практически для любого читателя этой книги. Я и сам в своё время, впервые познакомившись с документами, которые здесь цитировал, был ошарашен.
Но факты — упрямая вещь.
К тому же есть основания думать, что весной 1945 года коренные переоценки своих взглядов производил не только фюрер немцев, но и сами немцы. Не все, конечно, а прежде всего те из них, кто привык уважать факты, умел анализировать их и в итоге делать из анализа верные выводы.
В этом отношении очень интересна, на мой взгляд, некая перекличка настроений, которая усматривается при сравнении предсмертных воззрений Гитлера относительно значения России для Германии и послевоенной позиции пятидесятилетнего профессора Лейпцигского университета Роберта Георга Дёппеля (Допеля).
12 июля 1945 года Дёппель, бывший участник германского уранового проекта, участвовавший затем и в советских атомных работах, написал профессору Капице обширное письмо, где для нашей темы интересна не специфически «атомная» часть, а некие общие рассуждения Дёппеля.
Выраженный в письме скепсис по части Америки в определённой мере объяснялся, пожалуй, тем, что жена Дёппеля — Мария Рената, тоже физик-атомщик, погибла 6 апреля 1945 года при бомбёжке Лейпцигского университета англо-американской авиацией. Однако этот трагический факт личной судьбы Дёппеля мог лишь усилить неприятие им англосаксов, а не породить это неприятие. В своей оценке роли России Дёппель был, вне сомнения, искренен и давал её безотносительно к житейским чувствам.
Не исключаю при этом, что взгляды Дёппеля имели не давнее происхождение, а стали результатом раздумий, ход которых был аналогичен ходу мыслей зашедшего в тупик Гитлера.
Так или иначе, Дёппель писал, в частности, вот что:
«…я придерживаюсь того мнения, что каждый здравомыслящий немец в политическом отношении должен ориентироваться на Россию. По этим же соображениям я уклонился от проводившегося американцами незадолго до вступления русских войск в Лейпциг мероприятия по вывозу в Западную Германию всех сотрудников факультета естественных наук с вспомогательным персоналом и семьями…
Прогресс внутренних возможностей к развитию населяющих Европу народов зависит, с моей точки зрения, от возможности объединить… эти народы в единую тесно связанную государственную систему…
Америка, естественно, имела бы для наведения такого порядка необходимую мощь и уверенность…. [но] она сможет осуществить только внешне длительное влияние в Европе… посредством… наталкивания европейских сил одна на другую.
Россия — единственное государство, которое в силу геополитического положения, величины территории, военной и политической силы, богатства ископаемыми и внутренних возможностей, призвано навести действительный порядок в Европе. Америка будет, во всяком случае, рассматривать Германию, как барьер против Востока, и её мероприятия будут преследовать военную сторону дела. Россия, напротив, в состоянии впоследствии рассматривать преобразованную Германию как источник силы в Европе, который сознательно присоединится к общеевропейскому организму. Поэтому если немец может сделать политический выбор…то его решение должно быть безоговорочно за Россию».
Это — мнение умного и неординарного немца с непростой судьбой. Почти мальчишкой, закончив университет, он ушёл на фронт Первой мировой войны, затем вернулся к науке, преподавал, работал над немецкой бомбой с Гейзенбергом, потом — над советской бомбой у нас, в 1949 году за нарушение режима был отстранён от ведения закрытых работ и направлен на Рыбинский механический завод «атомного» Первого главного управления, преподавал в Воронежском университете, а позднее заведовал кафедрами в германских университетах.
Сложная, драматическая, но интересная судьба, в которой в полной мере отразились драматические отношения русских и немцев, России и Германии.
Но эти отношения оказались неординарно отражёнными и в судьбе Гитлера. Он мог стать не только великим объединителем немцев, но и великим другом России, и кончил тем, что, принеся России беспримерные даже в её истории горе и разруху, уже уходя из жизни, осознал, что благодетельный исторический шанс для немцев может дать им только союз с Россией.
И здесь есть над чем думать как нынешним немцам, так и нынешним русским.
Можно — для подкрепления таких раздумий, привести и ещё одно двойное свидетельство. Двойное потому, что оно отражает не только мнение немца, но также, пусть и косвенно, мнение незаурядного русского человека — маршала Чуйкова. Ведь Василий Иванович зачем-то включил признание немецкого офицера в свои мемуары «От Сталинграда до Берлина», выпущенные в свет Воениздатом в 1985 году. Я уже писал однажды, что Чуйков приводил в этих мемуарах мнение подполковника Германского генерального штаба, взятого в плен в январе 1945 года.
В разговоре тогда с ещё генералом Чуйковым немец — вполне убеждённый нацист, сказал:
— Мир нужен не только немцам, но и русским. Ваши союзники ненадёжные. Мы, немцы, можем договориться с вами и будем надёжными соседями, а, может быть, и союзниками против теперешних ваших
