каждая из которых могла стать для США грозным конкурентом. В случае же мирного взаимного сотрудничества эти державы, то есть Германия и Россия, в перспективе почти гарантированно обеспечивали себе главенствующее положение в таком устройстве мира, где ни панамериканизму, ни англосаксонскому господству места быть не могло.
Да, в те времена очень уж многим было выгодно стравить Россию и Германию, которые были теснейшим образом связаны экономически и политически… Стравить, чтобы затем ввязать их во взаимную истребительную войну. Для этого их надо было постоянно ссорить, одновременно втягивая Россию в абсолютно невыгодный для нее союз с Францией, а позднее «пристегивая» — к англо-французской Антанте.
Доведя со временем Россию и Германию до конфликта и подключив к нему почти всю Европу, Америке можно было выжидать взаимного истощения европейских конкурентов, а потом прямо вмешаться в войну, идущую на полях Старого Света, добить Германию и диктовать ей свою волю. Избитые до полусмерти европейские «союзники» США тоже оказывались бы у Дяди Сэма «на коротком поводке»…
КАК БЫЛО задумано, так и было сделано. Однако в историографии было принято считать, а многие и поныне считают, что Первую мировую войну программировало англо-германское соперничество — колониальное и морское. Например, Сталин, в политике разбиравшийся более чем, в 1925 году в работе «На путях к Октябрю» тем не менее писал: «Уже в начале XX столетия Германия и Япония скакнули так далеко, что первая успела обогнать Францию и стала теснить Англию на мировом рынке, а вторая — Россию. Из этих противоречий и возникла, как известно, недавняя империалистическая война».
Но Англия в XX веке так или иначе становилась аутсайдером, не говоря уже о Франции. На первые роли выходила Германия, которая развивалась мощно и гармонично, добиваясь успехов во всех областях, начиная с образования и повышения благосостояния народа и заканчивая приобретением колоний практически мирным путем.
Россия же даже после неудачной Русско-японской войны была по-прежнему непобедима в чисто оборонительной войне.
И если бы она прочным союзом с Германией (и только с Германией) обеспечила бы себе мир и нейтралитет на случай любой европейской сшибки и при этом всерьез занялась внутренними проблемами, то могла бы выйти как минимум на третью после Германии и США позицию в мире.
Вот чтобы такой — как сейчас говорят — виртуальный мир XX века не стал реальностью, и состоялась в Европе первая мировая бойня. Ход ее я тоже описал в первой книге. Конечно не подробно, а лишь в том ракурсе, который был нужен для верного освещения эпохи в целом.
После Парижской мирной конференции и заключения Версальского договора в 1919 году Соединенные Штаты — внешне нейтральные, даже не вошедшие в послевоенную Лигу наций — почти полностью контролировали ранее «союзную» им капиталистическую Европу.
Германия в это время жила под знаком двух экономических планов двух опытных лоцманов на корабле новой Американской империи — Дауэса и Юнга. Став «дойной коровой» Версаля, Германия, однако, не смирилась с отводимой ей ролью и быстро восстанавливала свой экономический потенциал. После Первой мировой войны у немцев было очень мало золота, зато у них сохранились ум, умение и трудолюбие в сочетании с опытом и развитой германской промышленностью.
Вряд ли можно было рассчитывать и на то, что Германия всегда будет оставаться политически второстепенной державой. Версальский договор давил немцев, но он же — после того как выдавил первые слезы — «уплотнял» немецкий национальный характер, делал его тверже и тем самым укреплял традиционный германский национализм. В 1923 году в Мюнхене провалился «пивной путч» Гитлера и Людендорфа. Но идеи Гитлера и других националистов, например, Альфреда Гугенберга, не только не обесценились в глазах германской массы, но с годами их влияние только расширялось.
Будущее Веймарской республики было затянуто туманами. Не ясными были и контуры ее будущих отношений с Россией. Однако взаимные экономические интересы у России и Германии были так велики, что обусловили не только нарастание экономического обмена, но даже весьма серьезное сотрудничество в сфере как военной промышленности, так и чисто военных связей между рейхсвером и Рабоче-Крестьянской Красной Армией.
НАД РОССИЕЙ, вышедшей полуразрушенной из империалистической и Гражданской войн и с декабря 1922 года называвшейся Союзом Советских Социалистических Республик, развевался красный флаг, и там проводились небывалые социальные преобразования.
В стране тогда боролись два основных течения мыслей и настроений. Сторонники первого — р-р- еволюционно-романтического — провозглашали: «Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем!».
Выбравшие второе — трезво-практическое, понимали, что мы сильно отстали от передовых стран, и это расстояние надо пробежать за считанные годы. Иначе нас сомнут.
Первые рассматривали СССР как базу для будущей мировой революции и были готовы пожертвовать интересами реального Советского Союза во имя интересов будущей мировой пролетарской республики III Коммунистического Интернационала.
Вторые мыслили «с точностью до наоборот», рассматривая растущее мировое коммунистическое движение как, прежде всего, средство укрепления внешних позиций Советского Союза.
Сторонников первого течения не очень-то заботило будущее России, поскольку они считали невозможным построение социализма в ней без помощи будущих пролетарских республик Запада. Поэтому и заниматься нудной повседневной работой, связанной с развитием экономики России, лидеры и идеологи первого течения не очень-то хотели. Да и не очень-то, как правило, умели.
Те, что составили второе течение, мыслили конкретно: без крупной промышленности Советская Россия долго не протянет, потому что без крупной промышленности нет сильной обороны, а, как говаривал Ленин: «Любая революция лишь тогда чего-нибудь да стоит, если она умеет защищаться». Впрочем, заметим в скобках, что эти же слова справедливы не только для любой революции, но и для любой мало- мальски уважающей себя державы.
И лидеры второго течения от задач мировой революции все более переходили к задачам промышленной реконструкции России и имели к решению таких задач не только вкус, но и способности.
Первое течение — это Троцкий, Зиновьев и их соратники.
Второе течение после смерти Ленина возглавил Сталин.
Для первого течения Германия была полем приложения их «революционной энергии», и они спокойно смотрели на то, что Коминтерн из Москвы готовил революцию в Берлине. Точнее, они не смотрели — они ее готовили.
Для второго течения Германская советская республика была бы тоже конечно предпочтительным вариантом, но Сталин уже понимал, что он почти нереален. В отличие от Троцкого, Тухачевского и даже Ленина, Сталин скептически смотрел и на перспективы создания советской Польши. Достаточно сдержан он был и в германском вопросе. Поэтому Сталин склонялся к нормальному межгосударственному общению русских и немцев.
От того, какие идеи станут главенствующими, то есть государственными, в послеверсальской буржуазной Германии и в пролетарском Советском Союзе, зависели не только судьбы двух стран, но и судьбы мира и войны вообще — так же, как это было во времена Российской империи и Германского рейха… Забегая вперед, скажу, что с приходом к власти в Германии Гитлера эта дилемма не исчезла, а стала еще более острой.
То, как развивались советско-германские отношения в 20-30-х годах прошлого века, я решил описать в своем исследовании под названием «Кремлевский визит фюрера».
Мною давно двигало желание посмотреть, а что было бы, если бы Сталин пригласил Гитлера в Россию, а тот такое приглашение принял бы. То есть, вначале я хотел написать роман в популярном (и, по моему мнению, в принципе, при определенных подходах, системно состоятельном) жанре «виртуальной» истории…
Но очень скоро вместо того, чтобы писать подобный роман, я увлекся мыслью дать вначале картину реальной европейской истории между двумя мировыми войнами. А точнее — рассмотреть те ее фрагменты, которые относятся, прежде всего, к Германии и СССР, к их внутренней послевоенной жизни и к их взаимным
