Троцкий тяготел к партийной элите и вообще к элите.
Сталин же вышел из народа, а свой партийный авторитет обретал… Впрочем, об этом пусть лучше расскажет Семен Веращак, бывший эсер, а в двадцатые годы — эмигрант. В парижской газете Керенского «Дни», в номерах за 22 и 24 января 1928-го он опубликовал о Сталине два фельетона. Что мог, казалось бы, написать о Сталине его политический враг? А вот что…
«Я был еще совсем молодым, когда в 1908 году бакинское жандармское управление посадило меня в бакинскую Баиловскую тюрьму. Тюрьма, рассчитанная на 400 человек, содержала тогда более 1500 заключенных.
Однажды в камере большевиков появился новичок. И когда я спросил, кто этот товарищ, мне таинственно сообщили: „Это Коба“ (Сталину было тогда тридцать лет. —
Живя в общих камерах, поневоле сживаешься с людьми и нравами. Тюремная обстановка накладывает свой отпечаток на людей, особенно на молодых, берущих примеры со старших. Бакинская же тюрьма имела огромное влияние на новичков. Редкий молодой рабочий, выйдя из этой тюрьмы, не делался профессионалом-революционером. Это была пропагандистская и боевая революционная школа. Среди руководителей собраний и кружков выделялся и Коба как марксист. В синей косоворотке, с открытым воротом, всегда с книжкой.
В личных спорах Коба участия не принимал и всегда вызывал каждого на „организованную дискуссию“. Эти „организованные дискуссии“ носили перманентный характер.
Марксизм был его стихией, в нем он был непобедим. Не было такой силы, которая выбила бы его из раз занятого положения. На молодых партийцев такой человек производил сильное впечатление. Вообще же в Закавказье Коба слыл как второй Ленин. Отсюда его совершенно особая ненависть к меньшевикам. По его мнению, всякий, называющий себя марксистом, но толкующий Маркса не по-большевистски, — прохвост.
Он всегда активно поддерживал зачинщиков. Это делало его в глазах тюремной публики хорошим товарищем. Когда в 1909 году, на первый день Пасхи, 1-я рота Сальянского полка пропускала сквозь строй, избивая, весь политический корпус, Коба шел, не сгибая головы под ударами прикладов, с книжкой в руках»…
К слову сказать, в Баку Сталин после возвращения с V Лондонского съезда РСДРП 1907 года в газете «Бакинский рабочий» опубликовал «Записки делегата», где писал, что большевики — по преимуществу русские, имеют поддержку развитого промышленного пролетариата России, а меньшевики — по преимуществу евреи, популярны в отсталых губерниях, например, на Кавказе. Коба шутливо замечал тогда: «Не мешало бы нам, большевикам, устроить в партии погром».
ВИКТОР Чернов признавал, что «в лице Ленина сошел в могилу самый крупный характер из выдвинутых русской революцией».
Это так, но в лице Сталина Россия имела второй наиболее крупный характер, стоящий на стороне трудящихся. К началу 1930-х годов стало ясно, что это теперь и единственный такой первостатейно крупный характер, отвечающий требованиям эпохи наиболее полно.
К сожалению — наиболее полно, это не абсолютно полноценно. Сталин был почти безошибочен в выборе внутренней политики, но внешнеполитическая линия СССР была далеко не так безупречна. Впрочем, в том была не столько его вина, сколько драма.
Государственные интересы СССР требовали прочного союза с Германией, но идеологические причины делали его все менее возможным, по мере того как Германия уходила в сторону Гитлера и нацизма.
Это обстоятельство не было непреодолимой помехой само по себе, но идя на сближение с рейхом фюрера во внешнеполитической линии СССР, Сталин рисковал бы своими внутренними позициями. Троцкий и так не раз пытался изобразить Сталина «буржуазным соглашателем». Не хватало только стать еще и «пособником германского фашизма». А «подставляться» под такие обвинения Сталин не мог.
ПРИХОДИЛОСЬ работать над внутренним строительством Союза в расчете на то, что его успех развяжет руки и для верной внешней политики в Европе.
ГЛАВА 6. Треуголка Бонапарта и ермолка Дяди Сэма…
УВАЖАЕМЫЙ мой читатель! Хотя и не до конца, хотя и не всесторонне, мне кажется, я рассказал о Сталине и Гитлере что-то, для тебя новое…
Но отнюдь не новым будет сообщение о том, что Сталина и Гитлера многим соблазнительно относить к «тоталитарным» лидерам.
Допустим, что это — так. Но что же представляли собой лидеры мира «демократического»?
Бывший посланник США в Швеции Морхэд был самодовольным и не очень образованным человеком, зато имел огромное состояние. Он как-то заявил:
— В каждой стране лишь десять процентов населения делают деньги и играют ведущую роль во всех областях жизни, а поэтому они и должны обладать неограниченной властью в общественных делах…
Сказано было нагло, откровенно, с претензией на вечное, незыблемое господство своего класса и своего круга. Обычно представители имущего меньшинства предпочитали не обнажаться духовно таким совсем уж бесстыдным образом. Но мысль Морхэда очень верно передавала социальную философию абсолютно всех крупных государственных деятелей абсолютно во всех крупных и не очень крупных державах мира 1930-х годов за исключением…
Да, какие же страны и государственные лидеры составляли здесь исключение?
Прежде всего надо назвать, конечно, наш Советский Союз. «Лишь мы, работники всемирной великой армии труда, владеть землей имеем право, но паразиты — никогда!», — вот что открыто и гордо пела огромная страна, руководимая Сталиным.
И каждое слово этой великой песни опровергало паразитическую спесь морхэдов.
Была и еще одна страна, высший лидер которой публично утверждал:
«Простой деревенский мальчик зачастую может быть талантливее, чем дети зажиточных родителей, хотя в смысле знаний этот деревенский мальчик будет им сильно уступать. Если дети более зажиточных родителей больше знают, это вовсе не говорит в пользу их большей талантливости. Действительно творческий акт получается только тогда, когда знание и способности заключают брачный союз.
Наше народническое государство примет свои меры и в этой области.
Мы будем видеть свою задачу не в том, чтобы увековечить влияние одного общественного класса.
Мы поставим себе целью отобрать все лучшие головы во всех слоях населения, и именно этим наиболее способным людям дадим возможность оказывать наибольшее влияние на наше общество»…
Эти народоправные идеи были менее определенными, чем констатации пролетарского гимна, однако тоже оказывались прямо противоположными человеконенавистничеству Морхэда.
А высказывал их… лидер национал-социалистической партии Германии Адольф Гитлер.
Говорил Гитлер и так:
«Наше государство должно будет добиться принципиального изменения самого отношения к физическому труду и покончить с нынешним недостойным к нему отношением. Наше государство будет судить о человеке не по тому, какую именно работу он делает, а по тому, каково качество его труда».
С какой стороны тут ни заходи, одного нельзя отрицать никак: подобным образом не мыслили ни французский империалист Клемансо, ни французский радикал Эррио, ни аристократ Черчилль, ни «демократы» Теодор с Франклином Рузвельты, ни уж тем более Ротшильды, Рокфеллеры, Барухи и Бэзилы Захаровы.
Одно это выделяло гитлеровскую Германию второй половины тридцатых годов из общего ряда капиталистических государств и делало ее государством уже не совсем капиталистическим. Недаром же
