И Стекль развил в Петербурге такую бурную деятельность, что уже сложно было понять, чьи интересы он представляет в столице Российской империи — русские или американские?
Он ведет переговоры с Константином, с министром финансов Рейтерном, с морским министром Краббе и, естественно, контактирует с Горчаковым. Формально решения принимают высшие лица империи, но фактически тон задает Стекль. Хотя, похоже, в узком кругу причастной к делу элиты зреет желание пойти даже дальше, чем этого хотели бы янки.
Тем более что, кроме документально зафиксированных контактов, у Стекля явно хватало и разговоров и встреч незафиксированных. Ведь поговорить в Петербурге ему было с кем…
За всей этой закулисной возней прошел ноябрь, и наступала пора оформлять итоги кулуарных разговоров в виде так любимых историками «бумаг».
2 (14) ДЕКАБРЯ 1866 года Рейтерн направляет Горчакову конфиденциальную записку «по предмету уступки Соединенным Штатам наших Северо-Американских колоний за известное вознаграждение Российско-Американской компании и правительству».
Уважаемый читатель! Только что, летом, все вроде бы решилось в пользу РАК (хотя устав ее и привилегии императором не утверждались, а высочайшее одобрение «мнения» Государственного Совета юридически полноценной базой для продолжения деятельности РАК быть не могло).
И вот менее через полгода этот вопрос вновь встает на повестку дня. И ставит его Стекль. И вместо того, чтобы сказать ему: «Милейший, все уже решено на высшем государственном уровне!» — сановники начинают новые «обсуждения», но теперь уже — в предельно узком кругу и предельно конфиденциальные…
А связующее звено — Стекль.
Историки круга академика Болховитинова (а это почти все столичные «эксперты» по проблеме) и слышать не хотят о каких-то тайных мотивах, о слове «сговор», а ведь уже обстановка вокруг «русско- американского» вопроса в его финальной — как вскоре оказалось — стадии позволяет уверенно утверждать: «Да, это был тщательно подготовленный антирусский сговор!»
И министр финансов Рейтерн (между прочим, прочно связанный с железнодорожными проектами, что в царской России было тождественно прочной связи с международными финансовыми дельцами) вопреки фактам и логике заявляет в декабре 1866 года, что «
Необходимость отказа от Русской Америки Рейтерн объяснял кроме прочего и тем, что мы, мол, «ныне уже прочно водворились в Амурском крае».
Что же и кто же был Михаил Христофорович Рейтерн?
Назначенный министром финансов после Княжевича в 1862 году, в сорок два года, он пробыл на этом посту шестнадцать лет, обеспечивая позднее финансовую подготовку Русско-турецкой войны 1877–1878 годов. Расположенные к нему биографы утверждают, что он настойчиво-де предостерегал императора Александра от ее развязывания и «твердо решил уйти в отставку после окончания кампании»…
И ушел… Хотя если он заранее предвидел крах экономики (особого ума тут, правда, не требовалось), то было бы честнее и логичнее уйти «до…», а не «после…».
Рейтерн был дружен с такой одиозной в истории русской экономики фигурой, как «барон» Александр Штиглиц, и в знак «благодарности» Штиглиц «по чрезвычайно дешевой цене» продал родной сестре Рейтерна — баронессе Юлии Нолькен имение в Курляндской губернии. Там в 1890 году экс-министра и похоронили.
Началу карьеры Рейтерна, закончившего Царскосельский лицей, способствовал поэт Василий Андреевич Жуковский, женатый на двоюродной сестре будущего министра. А вот кто способствовал ее продолжению — сказать непросто…
В 1854 году он поступил на службу в морское ведомство и стал сотрудником «реформатора» Константина — «константиновским орлом», поэтому считается, что Михаил Христофорович был великокняжеским выдвиженцем. Но — вот такая «мелочь»…
После лицея Рейтерн вначале три года служил по будущему вроде бы «профилю» — в Министерстве финансов. А потом на семь лет ушел в Министерство юстиции.
С 1855 же по 1858 год он за границей изучает «финансовый» строй крупнейших европейских стран (читай: Англии и Франции) и… И — Соединенных Штатов!
Вернувшись после этой долгой зарубежной стажировки в Россию, Рейтерн оказался почему-то не в «орлином гнезде», а в Комитете железных дорог, который был почти безраздельной вотчиной финансового агента царя — барона Ротшильда…
И как раз с Ротшильдами лондонскими и парижскими Рейтерн, только-только ставший министром финансов, вступил в переговоры о новых займах, на что те сразу же «откликнулись», предлагая для начала 15 миллионов фунтов стерлингов. Это был седьмой 5 %-ный заем на такую сумму!
К тому времени Российская империя стараниями «геополитиков» Николая Первого и его сынов Александра и Константина была уже в государственных долгах, как императорская фрейлина на балу— в шелках. Если к 1 января 1853 года, до Крымской войны, государственный долг составлял и так уже немалую сумму в 732 миллиона рублей, то к 1 января 1862 года он вырос до 2493 миллионов рублей.
Без малого два с половиной миллиарда золотых
А к этим сухим цифрам я сейчас приведу занятную иллюстрацию из времен сразу же за продажей Русской Америки— из 1870 года. Рейтерну до его отставки было тогда еще восемь лет…
Бессменный держатель всех русских железнодорожных займов Лайонел Ротшильд устраивал нам в тот год очередной из них. И 19 февраля 1870 года Карл Маркс в письме издателю журнала «Diplomatic Review» Колетту писал, что барон так ловко разместил облигации русского займа, что «было просто детской игрой в кратчайший срок взвинтить их цены на 4 % выше номинала».
Еще бы было не так! Огромная потребность России в современных коммуникациях, огромная их нехватка, огромные, неевропейские расстояния и железная уверенность в том, что русский царь в конечном счете оплатит любые займы потом и кровью русского мужика…
Так что такие-то облигации — да не распродать в мгновение ока! И вот такими «детскими играми» занимались заграничные «русские» финансовые агенты.
А долг империи этим «агентам» тянул уже более чем на два миллиарда!
Да, тут не до геополитических перспектив текущего и грядущего веков…
Рейтерн, к слову, был еще и инициатором продажи частным лицам казенных горных заводов и золотых приисков — естественно, «убыточных»…
ИТАК, новый тур начал Рейтерн своей запиской Горчакову от 2 декабря…
Но остальные тоже, впрочем, не задержались. После очередного разговора со Стеклем извещает Горчакова о своем мнении и Константин — 7 декабря через Краббе.
Стиль, тон, аргументация — все схоже с запиской Рейтерна вплоть до ссылок на «будущность При- Амурского края».
Это напоминало лавину — строго засекреченную, впрочем. Но события, хотя и скрытые от ненужных свидетелей, нарастали действительно лавинообразно: 12 (24) декабря 1866 года Горчаков направляет письмо уже царю.
И там пишет: «Я
Александр «соблаговолил»… Причем соблаговолил немедля — недели не прошло, и 16 (28) декабря 1866 года в парадном кабинете Горчакова в здании МИДа на Дворцовой площади в час пополудни началось особое совещание.
Состав: Александр, Константин, Горчаков, Рейтерн, Краббе и Стекль.
Причем они обошлись даже без секретаря. Да и чего там — протоколы, надо полагать, были
