заметно, что он ориентировался вполне профессионально даже в деталях.
Николай переписку читал тоже, но в первые годы, как правило, просто фиксировал факт ознакомления с депешей и помечал: «
У руля же стоял «верный» Карл.
Удивительно, но, например, советский историк Виноградов всерьез писал, что «за долгие годы службы Карл Васильевич научился оставлять свое мнение на пороге императорского кабинета». Если здесь что и верно, так это — утверждение о том, что у миниатюрного по габаритам любителя хороших вин и кушаний, дамского общества и музыки, собственного мнения не было. Но не было потому, что он руководствовался мнением Меттерниха и K°, да и — еще
29 июля 1826 года, еще при Булдакове, РАК обратилась уже к Николаю, всеподданнейше извещая, что после вступления в силу российских конвенций с англосаксами Компания «находится в таком бедственном положении, что угрожается не только для себя уничтожением существования своего, но и для всего тамошнего края совершенным оного разрушением».
Замечу, что литературный стиль этой записки был далек от былого, определяемого повешенным Рылеевым.
А Нессельроде издевательски повторял, что конвенции выгодны РАК и что через десять лет мы-де можем запретить англосаксам и ловлю, и торговлю.
Котиков тем временем истребляли, индейцев — спаивали и настропаляли против русских. А Нессельроде увлеченно занимался выращиванием камелий в своей загородной оранжерее — его коллекция этих крайне капризных цветов была на редкость хороша.
Камелия может сбросить бутоны при простой перестановке с места на место, она очень привередлива к температуре, освещению и влажности воздуха, и от любителей-цветоводов требуется большое терпение и заботливое отношение.
На камелии у него души хватало…
Федор Иванович Тютчев — долгие годы подчиненный Нессельроде, в 1850 году писал о нем:
Чувства в этих строках много, но истине они не соответствуют. И Нессельроде был не так уж труслив, и Русь он соблазнял не раз…
Вот еще одна его оценка:
«Сын исповедовавшей протестанство еврейки и немца-католика, друга энциклопедистов, пять раз менявшего подданство, крещенный по англиканскому обряду, рожденный в Португалии и воспитанный во Франкфурте и Берлине, до конца жизни не умевший правильно говорить и писать по-русски, граф Нессельроде был совершенно чужд той стране, национальные интересы которой он должен был отстаивать в течение 40 лет».
Эта цитата взята не из монографии советского историка, а из книги уже знакомого нам историка августейшего — великого князя Николая Михайловича.
Но с какой стати Нессельроде — этого убежденного космополита, столько терпели, да и не то что терпели, а доверяли ему важнейший государственный пост?
Нет, «карлик» был не так уж и слаб…
НЕССЕЛЬРОДЕ стал ведущей фигурой в российском МИДе уже в 1812 году и ведал внешней политикой России до 1856 (!) года, все это время будучи фактически министром иностранных дел в России.
Приобретал все больший вес и такой внешнеполитический «эксперт», как француз-эмигрант граф «Яков Осипович» Ламберт, который еще в начале 1817 года заявлял, что России вследствие ее географического положения не предначертано большое развитие ее морских сил.
В николаевской России особое влияние приобретал и еще один иностранец — министр финансов с 1823 по 1844 год (в 1845 году он умер) Канкрин.
Честно скажу: я так и не смог разобраться в такой сложной фигуре русской истории, как уроженец гессенского города Ганау, ставший в России графом, Егор Францевич Канкрин, российский министр финансов на протяжении двадцати лет.
Мне уже приходилось признаваться читателю в непроясненности для себя сути ряда государственных фигур старой России. И вот Егор Францевич — несмотря на его вроде бы ходатайства за РАК — в этот ряд тоже, увы, входит.
Однако замечу, что известный нам по делам РАК и делу декабристов граф Мордвинов был принципиальным противником Канкрина. Сходясь с ним во мнении о необходимости сокращений расходов военного ведомства, о введении серебряной валюты и еще кое в чем, он, как сообщает нам Русский биографический словарь под редакцией Половцева, «осуждал общий дух системы Канкрина — неподвижность, отрицание общественного кредита, питейный откуп, систему налогов, сохранение в тайне бюджета, и, начиная с 1828 года, писал обстоятельные критики на государственные росписи Канкрина, доказывая, что он действует нецелесообразно».
Мордвинов у Николая кредитом доверия не пользовался, а вот Канкрин имел почти неограниченный кредит. Воспрепятствовать гибельной линии Нессельроде в Русской Америке мог, пожалуй, только он. Но вот же — не воспрепятствовал.
Ну, Канкрин, может, искренне заблуждался — и в финансовых делах, в которых в царской России почти во все времена черт бы ногу сломал (и если ее не ломали банкиры типа Штиглица, то лишь по той простой причине, что не чертям было с ними тягаться!), и в делах внешнеполитических вкупе с делами внешнеэкономическими.
Нессельроде же… Нессельроде сознательно подменял приоритеты русской внешней политки так, чтобы оптимальные перспективные решения не принимались, зато поощрялись решения, для России невыгодные.
И атмосфера для такой тонкой и эффективной антироссийской деятельности была тогда подходящей.
ТАК, уже в начале первого «николаевского» года — 1826-го, пятидесятишестилетний (умер он восьмидесяти семи лет, в 1857 году) барон Григорий Строганов, бывший посланник в Константинополе, направил 18 января из Парижа императору письмо, в котором «возлагал к стопам» царя «плоды размышлений, подсказанных самой искренней преданностью, лишенных всякого своекорыстия, всякой задней мысли…».
Все может быть — может, мыслей у барона задних и не было, но вот суть его письма-манифеста была очень уж некстати… Строганов призывал царя на Восток, на. помощь грекам, на борьбу за святую веру против турок… А это означало для России расходы, кровь, пот. И все — без какого-либо материального возмещения этих расходов и тяжких трудов.
Обеспечение территориальных приращений в рамках выхода России на ее естественные (хотя и отрицаемые всякими труайя позапрошлого, прошлого и нынешнего веков) южные рубежи?
Это было делом необходимым. Но его можно было решить с затратами намного более скромными, чем те, которые России предстояло понести в ее восточных войнах XIX века…
Часть, лишь часть «восточных» усилий и расходов, уделенных Русской Америке, и ее дело было бы спасено, прочно обеспечено и успешно развивалось бы!
А вместо этого Россию втягивают в войну за… устранение Турции с Балкан, из Греции! То есть, пользуясь выражением мемуариста Андрея Болотова о Семилетней войне, очередной раз «вплетают в до нее нимало не касающееся дело»…
Начавшись в 1828 году, война с Турцией привела русские войска к стенам Царь-града, к Константинополю… Султан Махмуд II вынужден был начать переговоры, и 2 (14) сентября 1829 года был заключен Адрианопольский мирный договор.
