Нессельроде заставил его вычеркнуть это выражение, как «слишком оскорбительное»…
Н-да.
В ТО ВРЕМЯ как в Европе Россию подло, но умно вели к Крымской войне, играя на чувстве ее якобы собственного достоинства, на Дальнем Востоке этого чувства особо не замечалось.
Лишь общественное мнение (было ведь в России и оно) возмущалось нашей вялостью там. И в 1844 году ведомство Нессельроде сообщило Главному правлению РАК, что по. повелению Николая Компании предлагается взять на себя обследование Амура.
То есть великая держава — дабы не растревожить Англию и не подтолкнуть ее к активности (?!) в этом регионе, пряталась за спину формально частной РАК.
В 1846 году служащий РАК, подпоручик-«кругосветчик» Александр Гаврилов на компанейском бриге «Константин» вышел к устью Амура, исследовал восточную часть Сахалинского залива и у северного берега Сахалина открыл залив, дав ему очень уж подходящее для той эпохи название — залив Обмана (в 1849 году Невельской переименует его в залив Байкал в честь своего судна — транспорта «Байкал»).
Неверно ориентированный относительно несудоходности Аму-
pa, директор РАК Врангель предписывал Гаврилову в случае обнаружения в Амурском лимане мелей «не подвергать судно опасности, ибо положительно известно, что устье реки недоступно».
Гаврилов инструкцию выполнил буквально, далеко не пошел. И получилось что-то вроде «накачки» лазера: Врангель послал неверный импульс Гаврилову. Гаврилов, «накачанный» Врангелем, отразил его Врангелю… И на свет вырвался луч не истины. А луч невольно обманный…И Нессельроде, препровождая донесение Фердинанда Петровича Николаю, с удовольствием от себя приписал: «Река Амур не имеет для России никакого значения».
О резолюции Николая насчет бесполезности Амура я уже писал в главе 1-й…
США в это время прогрессируют, но о серьезном промышленном их развитии тогда еще говорить не приходилось. Однако рост населения, умело подстегнутый массовой европейской эмиграцией, был внушительным — до 35 процентов за десятилетие. В 1830 году в США жили 12 875 тысяч человек, а к 1880 году намечалось иметь 50 миллионов. Никакими силами такой естественный прирост обеспечить было нельзя. Но он ведь и был неестественным, искусственно форсированным.
Собственно, и экономический рост имел схожие черты. Вот картинка с натуры…
После присоединения Орегона в 1846 году и особенно — Калифорнии с Сан-Франциско в 1848 году начинается развитие тихоокеанского побережья. И вот государственный секретарь Джон М. Клейтон запросил мнение об интересах США в этой зоне одного из самых состоятельных бизнесменов Сан-Франциско — Дж. Л. Фолсома.
Так вот, Фолсом посетовал на то, что русские почти монополизировали пароходные перевозки из Ситхи в Сан-Франциско, потому что на Кадьяке и в других местах на побережье у них изобилие угля. При этом Фолсом утверждал, что «паровое мореплавание, без сомнения, призвано стать наиболее эффективным средством в осуществлении американского преобладания на Тихом океане».
Но уголь-то — у русских. И выходило, что преобладания русским добиться проще.
Что делать? А вот, по мнению Фолсома, что: потребовать у русских свободного доступа янки к русскому углю. А если русские откажут, то ввести «дискриминационную (это определение самого Фолсома. —
И — никаких тебе «прав человека»!
В США все внутренние силы обеспечивали внутреннее же развитие, а в России внутреннее развитие оказывалось заложником истощающей их внешней политики.
Да и можно ли было говорить об адекватном вызовам века развитии? Почти до самой своей смерти в 1845 году — по 1844 год министром финансов России был граф Канкрин. Так вот, в письме Анненкову из Остенде 20 сентября 1847 года Николай Васильевич Гоголь писал:
Итак, Канкрин в чисто местечковом стиле числил себя всезнающим. Но этот «всезнайка» проморгал (?) своими слабыми глазами начало серьезного научно-технического прогресса, и Россия пришла к Крымской войне без сети железных дорог, без потребного ей машиностроения…
Крепостное право? Оно, конечно, играло свою черную роль, но еще большее значение имели сановные глаза, в упор не желающие смотреть в нужном направлении… Это ведь Канкрин был активным противником железных дорог в России. И — один ли Канкрин!
И поэтому даже сельскохозяйственные в недавнем прошлом США уже в ближней перспективе могли обойти нас если не в военном потенциале (до этого пока и близко не было), то — в железном военном судостроении.
А это уже грозило утратой силы в военно-морской сфере. То есть в той сфере, в которой России при ее новой активности в Северо-Западной Америке волей-неволей пришлось бы с янки столкнуться всерьез — вплоть до грома корабельных орудий.
На рубеже тридцатых-сороковых годов РАК уже не имела в своем руководстве ни одной яркой фигуры — если не считать директорства Врангеля с 1840 по 1847 год. Но один Врангель мог сделать немного, тем более что Нессельроде был постоянным камнем преткновения.
Форт-Росс становился все более убыточным. Даже Александр Бодиско — русский посланник в Вашингтоне, предлагал выкупить у Испании эту зону официально, но все срывал тот же Нессельроде.
Компания Гудзонова залива (КГЗ) не унималась по поводу «зарубки» с «Дриад» и кончилось тем, что 25 января (6 февраля) 1839 года в Гамбурге (?!) было подписано соглашение РАК с КГЗ о «сотрудничестве».
И уже тот факт, что немедленно последовало одобрение Нессельроде, говорил все и о характере соглашения, и о его ненужности для будущего Русской Америки.
Геополитически перспективнейший регион все более напоминал чемодан без ручки из анекдота — и нести неудобно, и выбросить жалко…
В Соединенных же Штатах в конце сороковых годов стала популярной теория «предопределения судьбы» (Manifest Destiny) — мол, само провидение предназначило США господствовать над всем Американским континентом.
А Бодиско невозмутимо сообщал, что, по его мнению, «американцы убеждены в том, что русские являются действительными и единственными политическими друзьями, на которых можно положиться»… Эти слова взяты из его донесения Нессельроде от 23 февраля (7 марта) 1839 года, но и позднее его мнение принципиально не менялось — янки не враги, а друзья…
А «друзья» в феврале 1849 года уже публиковали статьи с названиями типа «Русская Америка — наши тихоокеанские владения».
В феврале 1848 года скончался Джон Куинси Адамс. Но дух его, можно сказать, возродился в лице достойного его последователя (достойного как по наглости, так и по спеси) — сорокасемилетнего
сенатора Уильяма Генри Сьюарда. «Я потерял патрона, учителя, советника и друга — того, кого любил не меньше, чем самого близкого родственника, и чтил выше всех смертных среди людей», — заявлял будущий госсекретарь, который через почти двадцать лет поставит последнюю точку в истории Русской Америки.
В этом же 1848 году прирост добычи китового жира, добытого американскими китобоями у берегов Русской Америки и в Беринговом и Охотском морях, составил по сравнению с 1840 годом десять с половиной тысяч (!) процентов! Выбив китов в водах потеплее, янки двинулись в русские высокие широты. Если в 1840 году они тремя судами добыли 1760 баррелей жира, то в 1848 году 159 судов добыли его 185 253 баррелей. А максимум был достигнут в 1852 году — 373 450 баррелей…
Нессельроде только разводил руками: «Право на закрытое море в отношении северной части Тихого океана не может быть теоретически доказано…»
Вот как — даже теоретически!
Хотя чего там доказывать! В зоне, закрываемой для иностранцев александровским Указом от 4 сентября 1821 года, иностранцам делать было просто нечего! Там не пролегали и не могли пролегать международные торговые пути, и к северу от александровской границы не было и не могло быть ничьих
