Люди жадно вглядывались в лицо самой таинственной женщины Шерера, которая ехала с безразличным видом, иногда улыбаясь и обмениваясь несколькими словами с офицером в мундире гвардейца или сопровождавшей ее женщиной с красотой самой дорогой невольницы — Жемчужины из невольничьего хозяйства. Но эта Жемчужина наверняка была телохранительницей — прекрасная девушка с каштановыми волосами, правившая конем со свободой, свойственной отменному всаднику, одетая в серебристую кольчугу и красную накидку, с мечом и кинжалами на двух поясах. За княгиней ехал в обществе двух молодых вооруженных женщин (судя по всему, телохранительниц) мужчина ничем не примечательной внешности, с перекошенным в странной улыбке ртом, но хорошо одетый — единственный во всей свите человек без какого-либо оружия. Сама княгиня ехала в мужском седле на прекрасной буланой дартанской кобыле, в синем военном платье с широкой юбкой; поверх платья серебрилась дорогая кольчуга. Это была очень красивая женщина, видимо, достаточно высокая, насколько можно было судить по тому, как она сидела в седле, с широкими бровями и решительным взглядом, с иссиня-черными волосами, затянутыми шелковой сеткой. Толпа не знала, что о ней думать.
Но неведение длилось недолго.
Удивительной была легкость, с которой госпожа пущи умела завоевывать души людей. Воистину королевский дар… Разговаривая с прекрасной телохранительницей, княгиня заметила что-то в толпе и бесцеремонно остановила коня. Казалось, только теперь она увидела стоявших вдоль улицы горожан. Не обращая внимания на возражения вооруженной спутницы, она нарушила строй своих гвардейцев, протолкалась до первого ряда зевак и с улыбкой наклонилась, протягивая руку с серебряной клипсой, которую только что сняла. Перепуганная женщина с ребенком на руках готова была попятиться, но малыш отважно потянулся к блестящей штучке, и княгиня искренне рассмеялась, поглядывая на телохранительницу. Она тут же кивнула матери получившего подарок малыша и что-то сказала, но покоренная ее человеческим, по-настоящему теплым жестом толпа приветственно взревела, и слов ее никто не услышал. Ее высочество взмахнула рукой, приветствуя жителей столицы столь же естественно, как до этого отдала клипсу. Она снова смеялась. Как же это нравилось людям! Капризные жители большого города, каждый день видевшие самых знаменитых рыцарей и их прекрасных жен, не ожидали появления смеющейся женщины, которая в сопровождении роскошного войска, богатая и могущественная, наклонялась к ним, готовая поговорить… Смотревший на все это Готах-посланник в сотый раз повторял про себя, что Эзена добьется всего, что запланирует. Но он вынужден был признаться и кое в чем еще. Во лжи… а может быть, только ошибке. Он ехал рядом с Роллайной, первой из трех дочерей Шерни, легендарной королевой Дартана. Эзена была Роллайной. Неважно, действительно ли князь Левин вырвал ее у Полос Шерни; неважно даже, существовала ли Роллайна когда-либо вообще… Если до сих пор ее не было, то именно сейчас она появилась, настоящая, и телом и душой. Она обладала силой и могуществом, каких не могли дать даже Полосы. Это была сила человека, который точно знает, к чему стремится, знает свое место в мире и наверняка сумеет его занять.
Приветственные возгласы не смолкали, распространяясь все дальше и дальше, подкрепляемые взглядом и улыбкой, а иногда одним лишь жестом Эзены. Никто не бросал этим людям золотых и серебряных монет. Кто-то им просто улыбался, и этот кто-то был по-настоящему счастлив.
Ибо ее княжеское высочество на самом деле любила детей, но жест с клипсой был намеренным и расчетливым. Зато уже мгновение спустя Эзена ощутила странное тепло в груди; город откликнулся ей, и она почувствовала, что это именно ее город. От расчета не осталось и следа — госпожа Доброго Знака с каждым шагом становилась все более счастлива, и люди это счастье видели. Искреннюю радость той, кого стоило приветствовать; а стоило именно потому, что она была благодарна им за приветствие.
Замыкающие процессию конные гвардейцы ехали среди гула разбуженной столицы, которая в одно мгновение обрела свою госпожу. Ту, которая была совсем не похожа на князя — представителя императора, дартанца на службе у чужого монарха, откуда-то присланного и куда-то отозванного. Ту, которая до этого никогда не была в Роллайне, но приехала, так как хотела здесь жить, так как здесь должен был быть ее дом и место, а не только занимаемый с чьего-то соизволения пост. До людей доходило, что они вышли на улицы не из праздного любопытства… Они вышли, чтобы многие годы спустя говорить детям и внукам: «Я видел, как королева въезжала в город…»
Для простонародья Эзена стала королевой еще до того, как миновала предместья.
В Роллайне, может бьггь, и не хватало места, но только во внешнем кольце. Город был построен в виде двух окружностей, одна внутри другой. Внутренний круг включал в себя Королевский квартал, со времен возникновения империи переименованный в Княжеский. Теперь к нему должно было вернуться его прежнее имя.
Огромный королевский дворец — а позднее вице-королевский — не подавлял своим видом. Главная часть здания была одноэтажной, в дартанском стиле. Лишь крылья взмывали вверх — знаменитые «башни» Роллайны, вмещавшие больше залов и комнат, чем какое-либо другое строение на свете. Но сама середина дворца, построенная с мыслью о царствующей семье, была меньше, чем дом княгини в Сей Айе. И спланирована она была похоже… Эзена чувствовала себя почти как дома. Больше всего ей не хватало узкой комнаты с выходящими в сад окнами. Парк за домом был совсем другим… Сперва он даже развеселил княгиню. На большой поляне в середине Буковой пущи проложили каменистые аллейки, посадили декоративные кусты. В середине самого большого города Шерера пытались создать дебри. За дворцом Эзена видела лес. Маленький, смешной, трогательный лес. Но это было нечто близкое ей, нечто очень нужное. Княгиня поняла, насколько она сжилась со своим огромным лесом. Похоже, она обманула посланника… Она скучала по своей поляне.
Но здесь был маленький лес, в котором шумели сосны, щебетали птицы, а на дерево взбежала белка. Словно… словно по приказу старого князя в Роллайне создали нечто, что должно было приветствовать госпожу Сей Айе, напомнить ей об опеке, которой ее окружил могущественный род воинов пущи. Княгиня ощущала эту опеку постоянно. Прав был мудрый Готах, доказывая, что ее сила происходит из мечты, из снов поколений рыцарей. Она чувствовала в себе все эти мечты, от всей души желала их осуществить, ибо они были столь же велики, как армектанская госпожа Арилора. Дартан не знал ничего подобного. Не знал, ибо мечты эти были скрыты в мрачной пуще, где ждали в течение многих веков.
Ее высочество полюбила маленький лесок за домом, ибо он связывал ее со всем тем, что придавало смысл ее существованию.
В лагере возле Нетена, еще до отъезда в столицу, Анесса занялась подготовкой к пребыванию в Роллайне. Она написала письмо Кесе. Охранявшая Сей Айе Жемчужина знала, что потребуется княгине, а вернее — кто. Одновременно с Эзеной (но через другие ворота) в Роллайну въехал присланный из пущи отряд невольников, урядников и придворных. Во время военного похода княгиня могла иметь при себе двух или трех невольниц, но в столице прислуги требовалось несколько больше. Кеса решила, что пока хватит восьмидесяти душ, не считая тридцати с лишним придворных и урядников. С собой они привезли все самое необходимое, поскольку Анесса дала знать Кесе, что дворец разграблен и неизвестно, что в нем, собственно, осталось. Княгине доставили двадцать с лишним платьев — некоторые Анесса перечислила как необходимые, о других подумала Кеса, — а также полтора десятка пар обуви и множество женских мелочей. Впрочем, это было не так уж много для того, кто привык переодеваться по три раза в день… Эзена, правда, порой бунтовала и расхаживала в рубашке прачки, но обычно — по крайней мере в том, что касалось одежды, — вполне соглашалась с Анессой… И именно первой Жемчужине предстояло оказаться самой несчастной в Роллайне. Кеса, без малейшего сожаления, послала ей лишь несколько платьев; остальные должны были прибыть позже, на повозках, целый обоз которых готовили в Сей Айе. Но на это требовалось некоторое время, и несчастная Анесса вообще не знала, что надеть. Она могла показаться на людях ровно шесть раз; потом оставались лишь два домашних платья, не предназначенных для глаз гостей. Единственным выходом было вернуться к Йокесу; там, в суровых лагерных условиях, можно было по очереди показываться в пяти военных платьях. Война есть война, известное дело.
Обиженная Анесса явилась к Эзене и сухо сообщила ей, что не может быть ей ничем полезна. Эзена способна была на сочувствие лишь тогда, когда с ней случалось в точности то же самое, что и с пострадавшим, — будь у нее шесть платьев, она плакала бы вместе с Анессой над своей и ее судьбой. Но платьев у нее было почти тридцать, и она не понимала, что имеет в виду Жемчужина.
— Как это — «не можешь быть полезна»? А чем?
