— Неправда. Ее трудно продать, но если кому-то эти татуировки придутся по вкусу, то они одни стоят полторы сотни золотых. Ты получил бы за нее столько, сколько я сказал. За эти деньги можно вооружить неплохой отряд. А ты говоришь, что пошлешь ее в конюшню?
— Э-э… — проговорил Денетт.
Он похлопал Халета по плечу.
— Мне нужно в конце концов переодеться, — сказал он. — Я вспотел, весь воняю…
Он не договорил.
— Ты заметил, как они странно пахнут? — задумчиво спросил он.
— Что? — удивился Халет.
— Странно пахнут… — повторил Денет. — Как-то так… как воздух после грозы.
— Кто так пахнет? Никогда ничего не замечал.
— Эзена и Анесса.
— У тебя всегда был нюх как у гончего пса. Я почти совсем не различаю запахов. Розы… цветы черемухи, если вблизи — да. Ну, и разная неприятная вонь, понятно. Но уже на столе для меня редко что по-настоящему пахнет.
— Бедняга! — пожалел его Денетт.
— Иди уж, ваше благородие, потому что твой запах я действительно чувствую… Ты ехал на коне, или конь на тебе?
Денетт махнул рукой и вышел. Халет остался один.
Он сидел, задумавшись. Сидеть без движения он мог даже по полдня. Странная черта для молодого, полного жизни человека, отнюдь не флегматика по натуре.
Он беспокоился из-за Денетта.
Халет был слугой — почти таким же, как телохранительницы княгини Сей Айе и Жемчужин Дома. Он родился свободным, в его жилах даже текла чистая кровь — и тем не менее он был лишь слугой; от сына рода К. Б. И., которого он охранял, его отделяла пропасть. Уже ребенком его приучали к роли слуги, и он умел делать только два дела: сопровождать своего господина и убивать. Сопровождать везде и во всем — в разговоре, на охоте, в путешествии. Спутник и защитник, обладавший чертами, которые могли понравиться только одному человеку на свете: К. Б. И. Денетту. Его благородие К. Б. И. Эневен, думая о будущем своего сына, содержал для него дом, вырастил коней, заказал одежду и оружие, купил невольниц, собрал вооруженный отряд и обучил стража-гвардейца — Т. Халета. Этот отлично воспитанный и выдрессированный человек имел, однако, один недостаток. Халет думал, говорил и поступал так, как от него ожидали, но где-то в самой глубине души он сохранил свое «я»… И в этом маленьком потайном уголке он хранил прежде всего то, что потрясло бы его благородие Эневена, потрясло бы настолько, что он убил бы Халета собственной рукой.
Ибо Халет Денетта ненавидел. В течение долгих четырех лет. Ненавидел просто так, без причин. Может быть, только за то, что ради таких, как Денетт, других превращали в машины. Бездумные, словно катапульта или арбалет.
Откуда только взялся такой человек, как Халет, в самом сердце Золотого Дартана, где в течение веков всем было очевидно, что каждый должен знать свое место? Никто не возражал против подобного порядка вещей… И вдруг в семье, многие поколения которой с гордостью служили кому-либо, появился мальчик, ненавидящий службу. Без причин.
Ненавидя К. Б. И. Денетта, Халет искал его недостатки. Он нашел их сотню или тысячу. Шли годы, недостатков становилось все больше. Достоинств же не было вовсе — до того дня, когда восемнадцатилетний Денетт вырвался из рук своего стража-гвардейца и прыгнул в бурную реку, среди острых камней, чтобы вытащить из нее щенка со сломанной лапой. Песик вскоре сдох, через два или три дня, несмотря на всю проявленную заботу, и Денет похоронил его на лугу. Эта неуклюже-трогательная история открыла новый недостаток Денетта — легкомыслие, если не глупость. Но кроме того, она показала и кое-что еще: этот парень отважен и у него доброе сердце. Не только для собаки в реке, но и для людей. Избалованный, надменный, праздный, он тем не менее никому и никогда не причинил страданий. И даже — стыдливо и украдкой — пытался помочь… У Халета открылись глаза. Он увидел нечто, чего раньше не замечал.
Маленький тайник на дне души, ускользнувший от взгляда создателей человеческих машин, не мог вместить двух чувств. Халет выбросил ненависть прочь и полюбил Денетта.
Теперь он сидел в роскошно обставленной комнате прекрасного дома в Сей Айе, неподвижно, как он привык, и беспокоился. Он не знал, как помочь Денетту, не мог поговорить с ним как следует. Он мог лишь следить, чтобы никто не причинил ему вреда.
И боялся, что не уследит.
Возможно, его благородие Денетт и ощущал запахи, которых не могли ощутить другие. Зато Халет обладал звериным инстинктом — весьма желанной чертой у стража-убийцы. Инстинкт молчал, когда ночью на поляне Йокес вывел из зарослей своих лучников, но подавал голос сейчас, в тихой комнате роскошного дома на поляне, называемой Добрым Знаком.
11
В Дартане коты не были редкостью — даже в столице никого не удивлял вид четверолапого разумного. Но удивление Денетта, когда он увидел котов — лесных стражей Сей Айе, имело под собой основания: коты охотно брались за всякие одноразовые поручения, но на постоянную личную службу поступали редко. Совсем другое дело — в имперских легионах. Коты-разведчики и курьеры служили в армектанских и громбелардских войсках, а до недавнего времени — даже в знаменитой рахгарской кошачьей полусотне. Там, однако, служили гадбы, громбелардские коты-гиганты, вдвое крупнее и втрое тяжелее армектанских тирсов.
Полосато-бурый кот, который легкой трусцой пересек двор и прыжками взбежал по лестнице, был именно тирсом. Стражники у дверей, видимо, хорошо его знали, поскольку ни о чем не спрашивали; более того, они отдали ему честь, что явно доказывало — кот отнюдь не приблудный и имеет офицерское звание или занимает некую высокую должность в Сей Айе. Фыркнув в ответ, тирс исчез в глубине дома. Слуги в коридорах не обратили на него никакого внимания. Похоже было, что к четверолапому относятся лучше, чем к двуногим носителям разума; почти никто не мог без предупреждения появляться в покоях княгини, а кот направлялся именно туда. Возможно, в силу занимаемого поста он имел право посещать ее высочество в любое время, но скорее дело было лишь в том, что это был кот… Никто не обязан был прибегать к услугам этих необычных созданий, но если уж кто-то принял такое решение — ему приходилось считаться с кошачьим мировоззрением, включавшим в себя в том числе презрение к людским обычаям и выдуманным правилам. Даже в имперских легионах смирились с тем, что мохнатых разведчиков военная дисциплина никак не касается. Если бы коту преградили дорогу, он наверняка был бы готов обойти дом кругом и оказаться в покоях княгини вместе с осколками выбитого оконного стекла… Конечно, если считал бы дело не терпящим отлагательства.
Кто-то, однако, все же обратил внимание на кота. Шедший в другую сторону молодой невольник обернулся и что-то крикнул. Кот остановился, не поворачивая головы. К этому тоже не каждый мог привыкнуть… Для кота смотреть на говорящего человека было бессмысленной тратой целых двух чувств для одного дела. Можно ведь просто слушать, одновременно разглядывая что-то другое.
— Идешь к княгине, ваше благородие?
— Приходится, — ответил кот, на этот раз повернув голову; кошачий голос звучал не слишком отчетливо, и человек, если не стоял с ним нос к носу, порой не мог разобрать слов. — Я искал коменданта, но мне сказали, что он в военном лагере. Я искал первую Жемчужину и тоже не нашел. А у меня важное известие, и потому я иду к княгине.
— Ее высочество в замке, а Жемчужина вместе с ней, — сказал невольник.
Кот не поблагодарил, вернее, не сделал этого вслух, просто повернулся и обошел парня стороной. Именно это и было благодарностью — обычно коты не уступали дорогу людям. Впрочем, никто не считал это
