в какой-то момент вдруг не замечали собственную ошибку. Тогда они моментально разворачивались и с той же яростью хватали друг друга за глотку. Среди тех, кто выжил в этой схватке, никто не мог бы поклясться, что не зарезал своего.
Постепенно затихли боевые кличи и ругань, сменившись стонами раненых, криками боли. Битва завершилась.
Связывать пленников и перевязывать раны пришлось в полной темноте. Даже если бы и было из чего развести огонь, победители не посмели бы этого сделать. Никто не мог знать, не спрятались ли во тьме остатки разбитого отряда с арбалетами наготове. Выставив караул, стали ждать рассвета.
5
Как только вернулась Охотница, Оветен показал ей только что обнаруженный труп часового.
— Не понимаю. — Он будто ждал ее разъяснений.
Изрубленное тело, казалось, тает в клубах тумана. Она отвела взгляд.
— Чего? Того, что Вер-Хаген убивает наших дозорных?
Мрачная тень мелькнула в его глазах.
— Именно. Я мало что знаю о Тяжелых Горах и разбойничьих обычаях… Но, судя по тому, что я слышал, экспедиция рискует подвергнуться нападению, причем только на обратном пути, так? Кому нужно ослаблять нас сейчас? Если мы войдем в Край ослабленными, риск, что мы оттуда не вернемся, увеличится, так? А ведь им нужно, чтобы мы вернулись, и притом с добычей. Все так?
Девушка задумчиво кивнула, затем посмотрела на столпившихся вокруг солдат.
— Его нужно похоронить, — пробормотала она.
Оветен не спеша взял ее под руку, увлекая в сторону. Остановился на расстоянии от людей, испытующе посмотрел на нее.
— Ты прав, — сказала она, чувствуя, что нужно объясниться. — При одном условии — если никто не знает, что в Край мы вовсе не идем.
Он помолчал, затем медленно выговорил:
— Со вчерашнего дня знаешь ты.
Она замерла.
— Ты хочешь сказать…
— Ничего я не хочу! — сердито перебил он. — Знают четыре человека: я, мой отец, бадорский комендант и ты. Если бы меня спросили, кому из этих четверых я меньше всего доверяю, я ответил бы: проводнице! Разве не понятно? Что мне, в конце концов, известно о тебе, кроме того, что ты живешь горами?
— Но рано или поздно я должна была узнать правду.
— Но это не основание доверять тебе больше, чем собственному отцу.
— А коменданту?
Оветен пожал плечами:
— Мы преодолели большую часть пути. Если бы его благородию Амбегену нужны были Брошенные Предметы, уже наверняка погибла бы половина моих людей. Но нет. Погиб один, причем сразу после того, как ты узнала тайну.
— Ага! И потому я изрубила бедолагу на куски, притворяясь Хагеном-Мясником, — съязвила девушка. — Хватит. Проводницы у тебя больше нет.
— Женщина, — промолвил он, останавливаясь. — Как мне достучаться до твоих мозгов? Может, схватить тебя за грязные патлы и встряхнуть хорошенько?
Он протянул было руку, но девушка инстинктивно отпрянула. Оветен тяжело вздохнул.
— Ты спрашивала, не знает ли кто о цели нашего путешествия. Я назвал четверых. Из этих четверых меньше всего я доверяю тебе. Но если бы я и в самом деле решил, что ты нас предала, я убил бы тебя на месте. Какой смысл доискиваться причин? Знаю, что это не ты. С того момента, когда я доверился тебе, ни на одно мгновение с тебя не спускали глаз.
— Я заметила… — Она неожиданно усмехнулась. — И догадалась, зачем такой эскорт в разведке. Ну что ж, такова цена любопытства.
Они отошли еще дальше, где не только солдаты, суслики и те не смогли бы услышать.
— Попробую спросить по-другому: кроме этих четверых кто-нибудь еще мог разнюхать?
— Сомневаюсь. Если кому вдруг не пришло бы в голову приложить ухо к нужной двери… в нужный момент. Знают двое — знают все, так говорят? И уже никогда нельзя быть уверенным, что тайное не станет явным. Кстати… Твоя разведка что-нибудь дала?
Она тряхнула головой:
— Хм… я уж думала, ты не спросишь. Я знаю, где они.
— Разбойники?
— А про кого мы разговор держим? Они близко, у кромки перевала, на той стороне. Полдня пути. Там их человек двадцать.
Оветен присвистнул.
— Полдня пути, говоришь… двадцать… — Он задумался, наконец встряхнулся и спросил: — Что посоветуешь?
— А что я могу посоветовать? Я проводница, и не более. Я сейчас принесла тебе весть, и делай с ней что хочешь, ваше благородие.
— А что если на них напасть, упредить, так сказать, и первыми сделать выпад?
Она замахала руками:
— Делай что хочешь, меня это не касается. Мне нет никакого дела до разбойников. И им до меня нет никакого дела.
Он кинул на нее изучающий взгляд:
— Как ты это себе представляешь?
— А никак. Я же говорю тебе: хочешь — делай свой выпад, ваше благородие. Я покажу тебе, где они, впрочем, твои люди были со мной и тоже знают. А я сяду где-нибудь в сторонке и подожду. Победишь — пришлешь кого-нибудь за мной. Проиграешь — моя миссия окончена. Пойду искать стервятников.
— Или мои Предметы.
Девушка пожала плечами.
— Что, рассчитываешь и после смерти стеречь? — ехидно спросила она.
— И все-таки, госпожа, — парировал он, — мне кажется, ты слишком узко понимаешь свои обязанности. Я заплатил тебе и в самом деле немало. Думаю, у меня есть право требовать по крайней мере твоего мнения по любому вопросу, связанному с нашей экспедицией, горами и всем тем, что в них происходит или может произойти.
Тут она прикусила губу.
— Значит, так, ваше благородие: думаю, стоит попытать счастья. После того, что случилось с твоим дозорным, я сомневаюсь, что они оставят нас в покое, и не важно, что ими движет. Если бы я была командиром, то постаралась бы нанести удар первой. Что-нибудь еще?
— Да. Как ты оцениваешь наши шансы?
Девушка задумчиво склонила набок голову:
— Пожалуй, неплохо. Можно попытаться застать их врасплох. Твои люди, может быть, и не знают гор, но война есть война, а к ней они, скажем прямо, подготовлены очень даже неплохо. Если бы тебе пришлось во главе своего отряда играть с горцами в прятки — это другое дело. Но открытая схватка, лицом к лицу… Думаю, может получиться.
— Значит, умеешь давать советы, — пробормотал он себе под нос, — когда захочешь… Скажи-ка мне, госпожа, почему ты все время пытаешься… как-то увильнуть? Сохранить дистанцию?
— Честно? — спросила она.
Он кивнул.
