команда — но каждый прекрасно знал, что делать, и приказы насчет парусов и руля отдавались лишь те, что были действительно необходимы. «Труп» сильнее тряхнуло в свежем кильватере каравеллы, которая уже совершала разворот — но так, будто ветер внезапно прекратился, зато некий подводный гигант повернул корабль в пальцах. Ненадолго возникла обычная при маневрах суматоха, от которой у сухопутных крыс (например, взятых в рейс пассажиров) вставали дыбом волосы на голове — ибо каждый раз наступало мгновение, когда все бегали туда-сюда, а корабль, казалось, делал что хотел… Затрещали реи, захлопала парусина. Китар явно намеревался обойти вокруг «Трупа».
Что-то было с этим парусником не так. Китар захватил его, но не сменил названия — торговец, которому принадлежала каравелла, нарек ее «Колыбелью», вероятно, потому, что она покачивалась на воде, словно шхуна, и была столь же быстроходной. Парни Китара долго возились с кораблем, пока не обнаружили, что ему просто не хватает парусов, и сменили парусное вооружение таким образом, что любое дуновение ветра должно было придавливать их к воде.
Но почему-то не придавливало.
Броррок рифил фок и грот — он шел теперь параллельным курсом, под тот же ветер, которым пользовался измученный до предела корабль Риди. Чтобы не оставить его позади, «Кашалот» вынужден был замедлить ход. У Везунчика Мевева вдруг возникла мечта именно о таком корабле и такой команде. Но что толку в мечтах? Вместо того у него была необычайная, легендарная капитанша, которая как раз вылезла на палубу в чем спала — в помятой рубашке, незавязанных портках и с падавшими на лицо растрепанными волосами. Она отчаянно чесалась под мышкой и между ног, что было вполне понятно, поскольку кто-то притащил на корабль вшей, и все чесались точно так же.
— Это Броррок и Китар? — спросила она, откидывая назад волосы, звеня колокольчиками, зевая и таращась на корабли. — Ага, в самом деле они… Чего хотят?
— Чтобы ты завязала и подтянула штаны.
— Гм… а если серьезно?..
— Серьезно пока не знаю. Подтяни портки и скажи, что делать.
— Да что ты пристал к этим порткам? Снова тебе не нравлюсь или что?
Мевев задрожал при одной мысли о том, что ему снова придется раз за разом повторять: «Ты красивая, капитан, очень красивая».
— Ладно, неважно… Что будем делать?
— Встанем на якорь. Здесь можно?
— Не очень, — сухо ответил Мевев.
— Почему? А, потому что слишком глубоко?
Они почти касались килем континентального шельфа. Мевев мысленно посчитал до пяти.
— Потому что погода портится, и лучше было бы поискать какую-нибудь тихую заводь, вместо того чтобы торчать тут и терять время.
— Знаю, я просто так сказала, — ответила она, завязывая тесемки штанов. — Но все-таки бросим якорь. Как-нибудь успеем.
С громким звоном она повернулась кругом, разведя руками: «Ну как?»
— Прекрасно.
— Тогда бросаем якорь.
— Если хочешь с ними поговорить, тебе придется отправиться к ним самой. К одному или другому.
— Почему?
— Никто из них сюда не приплывет.
— Почему?
— Ты что, только сегодня родилась? Кто ступит на палубу корабля, который называется «Гнилой труп»?
— А, ну да. Забыла. Но это у них какое-то к нам дело, и я к ним не пойду. Постоим, подождем. Нет так нет.
— Бросаем якорь?
— Бросаем.
— Слишком большая волна, чтобы близко подходить друг к другу. И ветер мерзкий.
— Ничего. Может, так даже и лучше. Пошли к Брорроку ребят в шлюпке, будет вполне вежливо. А может, он им просто велит что-то мне передать?
— Как хочешь.
— Вечно тебе что-то не нравится.
Мевев сделал вид, что не слышит, или в самом деле не слышал, выкрикивая приказы.
— Тогда я иду чего-нибудь поесть, а ты спусти шлюпку на воду. И наверное, успею быстро вымыться? Как думаешь? Броррок считает меня грязнулей, ну так сегодня я его удивлю. Конечно, если он к нам явится.
10
Громбелардское путешествие посланников с самого начала было достойно смеха. Или моря слез.
Сперва оказалось, что Мольдорн даже и не думает отправляться в дикие горы.
— Я намерен ждать известий от пирата. Тот старик, который велел стукнуть меня палкой, стоит куда большего, чем тот, которого вы собираетесь откопать, — сказал он.
— Тебе не интересно, что может сказать страж законов всего? — искренне удивился Готах.
— А что может сказать старик, которого несколько лет тому назад замуровали живьем и завалили камнями? Хоть смертный, хоть бессмертный, ни один разум такого не выдержит. А даже если и выдержал, то я с самого начала не видел в том никакого смысла, Готах.
— Он пытался уничтожить Риолату Ридарету еще полтора десятка лет назад. Он знал, чем грозит ее существование.
— И ничего у него не вышло. Потом он пытался в Громбеларде поднять Серебряную или Золотую Ленту, чтобы спровоцировать войну с еще не готовым Алером. Это ему тоже не удалось. Если уж он мочится, то каждый раз себе на сапог.
— Не слишком ли грубо, ваше благородие? — укоризненно сказала Кеса.
— А ты не слишком деликатна, госпожа, чтобы продираться через дикие горы?
— Но через горы я продираться не буду. Это смешно, ваше благородие… Ты думал, я собираюсь отправиться в Громбелард? Слышал, Готах?
Онемевший Готах в очередной раз узнал нечто новое.
— Но… Значит, и ты не собираешься со мной ехать, Кеса?
Теперь уже удивилась посланница. Удивилась и испугалась.
— Неужели ты думал… Но почему?..
Готах сидел за столом, переводя взгляд с Мольдорна — который, похоже, с трудом удерживался от злорадной улыбки — на жену. Наконец он посмотрел на Йольмена, словно спрашивая: «Слышал? Что все это значит?»
Но старик превратно истолковал его взгляд.
— Гм… кхм!.. Я тоже не собираюсь, извини, дорогой друг. Это уже не для моих ног. А сушеное мясо не для моих зубов. Я поеду с Мольдорном. У нас в самом деле еще много дел… правда, Мольдорн?
— Действительно. Из формул Тамената следует больше, чем мы думали. Может, я слегка опережаю события, но… кто знает, не станет ли вскоре наша княжна вполне для нас предсказуемой? Математически предсказуемой, по крайней мере, если говорить о ее «рубиновой» составляющей. Вероятно, мы можем с большой точностью определить интервалы активности Отвергнутых Полос, а значит, и Рубина. Мы отметим дни, когда княжна ни на что не способна. Вообще ни на что, ибо без своего Рубина она никто и ничто.
— Вот насчет этого мы никогда не придем к согласию, — заявила посланница.
— Погодите, — сказал Готах. — В Тяжелых горах живьем похоронили стража законов всего,
