это было противно.
— Ну? — сказал я наконец.
— Не говори никому ладно? — быстро сказал Гном. — Я… я не буду больше.
— Чего не будешь? — спросил я, хотя прекрасно знал, о чем он.
— Ну, разговаривать… ночью…
— Ах вот что! — Я захохотал как-то неестественно громко. — «Сахар, сахар! Отколите кусочек! Они все мертвые!..»
— Это правда? Я так говорю? — спросил он тихо.
— А ты что, не знаешь? — удивился я.
— Нет, — просто ответил он.
— Вот оно что… — Я как-то даже растерялся.
— У меня все… в сорок первом… — Гном проглотил слюну, а может, и слезы. — У меня все — мама, тетя, сестренки… я не мог сутки дверь открыть… а на лестнице…
А на лестнице — я догадался — на лестнице никого не было, потому что там все умерли.
— Я изрыл ее топором, и сломал, и вышел…
Мы сидели на своих койках и молчали, а ночь медленно превращалась в утро. Потом Гном сказал:
— Ты не думай, я в дружбу не навязываюсь…
— У тебя Рейкина есть, — не удержался я.
— Галя добрая, — сказал он, — только глупая. Лучше глупый, чем злой…
Я копал картошку, а следом шли ребята с ведрами — подбирали. Работали тройками — один копал, двое подбирали и носили. Я услышал хруст и понял, что разрезал картофелину, и тут же увидел разрез — сочащийся, розовый… Мне стало жаль клубня, я откопал его, стараясь не запачкать. Меня кто-то позвал. Я обернулся — Гном. Я сразу понял: что-то с ним случилось. Он был жалкий какой-то, губы дрожали.
— Сумку… Мою сумку не видел?
— Нет. — Я заметил на глазах его слезы. — Ты чего? Найдешь…
— Уже искал. Я повесил на дерево. Они попросили ящик поднести…
— Кто они?
— Борька…
— Куда ж она подевалась? — Я все понял.
— Не знаю…
— Не знаешь! — Я опять разозлился на него. — Дождался, накопитель! — Я вонзил лопату в землю. — Дождался!
— Что я тебе сделал? — спросил Гном. — Что?
Я отвернулся. Но мне хотелось знать, что будет дальше. Я посмотрел через плечо. Гном стоял в конце межи, напротив Борьки, который покачивался, опершись на лопату, и сплевывал себе под ноги. Я не слышал, о чем они говорили, только Борька взял Гнома за курточку, тряхнул и отбросил от себя. Гном упал, медленно поднялся, огляделся вокруг… За кустами кто-то хохотнул коротко и замолк, словно рот ему зажали.
Спотыкаясь, Гном побрел к дороге.
…С другого конца поля, перескакивая через кусты картофеля, неслась Рейкина. Она с ходу набросилась на Борьку, схватила его за волосы, опрокинула на землю, стала пинать ногами. Из-за кустов выскочили его дружки, Рейкина размахивала руками, не подпуская к себе мальчишек, а те окружали ее, пританцовывая и гогоча…
Посреди поля на ящике сидел Гришка. Он подначивал:
— Давай, Рейкина! По роже его, по роже! А вы чего, пацаны! Сдрейфили!.. Хватай ее за волосы, ты!..
Рейкина дралась молча, ожесточенно. Потом вдруг ни с того ни с сего остановилась как вкопанная, огляделась растерянно — Гнома искала, что ли, — и ее сильно ударили по лицу. Она всхлипнула, закрылась руками, но тут же выпрямилась, схватила лопату, закричала:
— Заразы! Сволочи! Убью!
— Психичка! — закричал Борька.
Мальчишки отскочили, рассыпались. Рейкина бросила лопату и побежала к дороге. Никто за ней не гнался, но бежала она так, словно ее вот-вот догонят и начнут бить.
Я вернулся к своей меже. Стал искать ту картофелину. Наконец нашел. Она обвалялась в земле и больше не блестела.
На дворе около столовой дымилась куча белесого пепла. Пепел был легкий и светлый, шевелился под ветерком. Подошла Вера Рюмина.
— Что случилось с Валентиновым?
— А что? — на всякий случай спросил я.
— Да вот — вытряхнул сено из матрасника, поджег, вещи собрал и — на станцию…
Я рассказал ей, что было в поле, только про Рейкину смолчал.
— А вы что, вступиться не могли?
— Кто мы?
— Ну, ты, Гриша…
— Буду я за нее вступаться!
— За нее? За кого это «за нее»? — Рюмина подозрительно прищурилась.
— Ну, за него…
— Ты же в одной комнате с ним живешь! — воскликнула Рюмина.
— Не живу, а переселили! — огрызнулся я.
Рюмина махнула рукой и пошла со двора.
В комнате на пустой Гномовой койке сидела Рейкина и ревела. Она поглядела на меня с такой ненавистью, что я сразу ушел. Я долго стоял посреди двора и смотрел на живой белый пепел, шевелящийся у моих ног.
Во время обеда Рейкина взяла миску с супом, подошла к Борьке и выплеснула суп ему в лицо. Он дико закричал. По черным его волосам, по рубашке растекалась лапша.
Рейкина убежала. Вечером мы узнали, что она тоже уехала в город.
Гном медленно прошел мимо меня, бережно держа в руке только что купленную пластинку. Костюм на нем был ношеный, но тщательно отутюженный. Из-под коротких брюк виднелись нелепые ярко-зеленые носки и сандалии, детские, с дырочками, которых теперь никто не носит, разве что пенсионеры. Еще я заметил краешек улыбки, обращенной в себя. Полевая сумка елозила по бедру, когда он шел.
Я отодвинулся в тень и спрятал глаза. Я сделал это невольно, когда проходил мимо.
Потом я посмотрел в окно и увидел Гнома уже на улице, рядом с женщиной. Женщина была на голову выше Гнома и шире в плечах. Она несла тяжелые авоськи. Я видел, как упорно Гном пытался отнять у нее одну авоську. Наконец это ему удалось. Женщина недовольно повела плечом, что-то сказала… Потом подбородком дернула — вперед… Он пошел рядом с нею, маленький, в мешковатом костюме…
Я вышел на улицу, догнал их. Женщина купила два эскимо. Потом снова сделала это движение подбородком. Неужели Рейкина?..
Я обошел их быстро, повернулся, пошел навстречу. Да, это была Рейкина. Немолодая, строгая Рейкина, стриженая, ширококостная. В авоське она несла яблоки, горшочки для цветов, длинные красивые огурцы, ярко-красный игрушечный автомат, еще что-то… Гном задумчиво поедал эскимо. Рейкина шла чуть впереди и, как ледокол, расчищала ему путь. Когда она шла, все сторонились или отводили плечо в сторону. Я тоже отвел плечо.
О найденных в тексте ошибках сообщать почтой: [email protected]
