он прежде не мог дать объяснения и о чем старался не думать, вдруг стало понятным и логичным. Руки его задрожали.
Толстяк вспотел, как мышь, пока закручивал все винты и гайки.
Внезапно из казармы на улицу вывалились пьяные охранники и принялись опорожнять мочевые пузыри. Облегчившись, они заорали в ночную тишину, потом направились к автобусу, где умирал от страха толстяк. Однако охранники были уже настолько пьяны, что не обратили никакого внимания на приоткрытую дверь вахтовки…
Остаток ночи Андрей Андреевич бредил, мечась по кровати, как ребенок, заболевший ангиной…
Андрей Андреевич смотрел на дикие пьяные лица обитателей подземелья и задавал себе вопрос: зачем он пришел сюда? Неужели эти люди достойны жизни?!
Нет! Они глупы, подлы и ничтожны.
«Разве это люди? – думал он, морщась как от зубной боли. – Ведь им ничего не стоит выкопать из земли трупы, раздеть их и тут же напялить на себя пропитанную кровью одежду. Нет-нет, они должны умереть. Пусть лучше их не будет!»
Толстяк уже подумывал, как бы незаметно уйти отсюда и поискать уединения где-нибудь поглубже. Но тут к нему подошел беззубый оборванец.
– Я – Тимоха! Ты меня искал? Ну, что надо?
– Уже ничего, – плаксиво сказал Андрей Андреевич. – Этим людям ничего не надо. Я зря пришел.
– Никак ты, кореш, на них обиделся? На здешний народ грех обижаться! Живут без солнца, на одной водяре. Ну давай, рассказывай, не томи…
– Стоит ли! Вашим товарищам это безразлично.
– Что это? – насторожился Тимоха.
– То, что все мы на краю гибели!
– Погоди, кореш! – оборвал Тимоха. – Ты часом не Андрей Андреевич?
– Он самый, – гордо ответил толстяк, думая, что слава о его хлебосольстве дошла и до тухлого подземелья. – Откуда вы знаете?
– Да уж знаю. Донесли. Так вот, слушай: тебя одноглазый ищет. Немой. Понял? Вот-вот! Учти, кто- нибудь непременно сдаст тебя. Тут народ не церемонится с чужаками. Я бы на твоем месте сматывался отсюда. Если Немой тебя достанет…
– Я знаю, – прошептал толстяк. Его бедное сердце затрепетало, как бабочка в сачке. – Это страшный человек. Неужели он придет и сюда?
– Вставай, – прошипел Тимоха. – Думаю, он где-то здесь! Тебе надо спрятаться.
– Но где?! – округлил глаза Андрей Андреевич и затравленно поглядел на Тимоху.
– Да тише ты! – Тимоха придвинулся к нему поближе, словно закрывая его от чьих-то глаз…
Они пошли извилистым подземным коридором, освещаемым тусклым светом фонарей. Тимоха показывал дорогу и подбадривал причитающего толстяка, Андрей Андреевич срывающимся голосом рассказывал Тимохе о том ужасе, который испытал, когда вскрыл ящик…
Они выскочили где-то на окраине Промзоны. Была глубокая ночь. Тимоха остановился перевести дух.
– Куда мы теперь? В тундру? – с надеждой спросил его Андрей Андреевич.
– Есть надежное место, – ответил Тимоха, вглядываясь в смутные силуэты строений.
– Если вы говорите о комбинате, то я туда не пойду. Это верная смерть!
– Не хнычь, кореш! Идем в заброшенную шахту. Там вы со своей бригадой не были?
– Но там холодно!
– Там тебе будет жарко. Можешь мне поверить: клевое местечко!..
– Только не оставляйте меня! Нам с вами надо все обдумать! – просил Тимоху толстяк, пока они спускались по подгнившим ступеням.
Тимоха сосредоточенно молчал: в его руках был фонарик Андрея Андреевича. Наконец они спустились.
– Туда! – сказал Тимоха и пошел по широкой штольне, освещая покрытые слоем инея своды.
– Но ведь здесь можно замерзнуть! – недоумевал толстяк, зябко подергивая плечами и пряча руки в карманах комбинезона.
– Там есть домик. Проходчики срубили его из крепежного леса. Хорошая избушка!
– Избушка? В шахте избушка? Зачем? – удивился инженер.
– Чтобы не околеть! – усмехнулся Тимоха. – Там, кстати, и печка имеется, и дров навалом. Когда-то там проходчики играли в домино и грелись, а теперь это мое логово!
– Избушка мне подойдет! – воскликнул заметно повеселевший толстяк.
Они шли уже минут пятнадцать.
– Скоро? – спросил толстяк.
– Еще шагов двести, потом – за угол и упремся. Тимоха вдруг замедлил шаг и остановился, схватившись за живот.
– Кажись, рыбой траванулся! – сказал он, морщась. – Тухляка заглотил. Кишки крутит! Слышь, кореш, у тебя с собой есть выпить?
– Откуда! – развел руками Андрей Андреевич. Тимоха согнулся пополам и упал на битую породу.
Скрючившись, стал кататься под ногами толстяка. Вдруг забулькал и, судорожно подтянув ноги к животу, затих.
– Это гастрит, – сказал Андрей Андреевич. – Меня тоже иногда крутит! Ну что, отпустило?
Он присел на корточки. Свет фонаря стал тусклым; Андрей Андреевич боялся, что батарейки вот-вот сядут. Он вынул фонарик из руки Тимохи и направил жиденькую струйку света ему в лицо: вылезшие из орбит оловянные глаза, упавшая на грудь голова, по-акульи оскаленная пасть. Кажется, Тимоха смеялся над ним.
Андрея Андреевича передернуло, и он прошептал:
– Умер…
Борясь с приступами тошноты, от оттащил Тимоху к стене штольни, чтобы на обратном пути чего доброго не наткнуться на труп, и бросился прочь.
«Логовом» Тимохи оказался небольшой бревенчатый домик с дверью и, кажется, с окошком.
Сердце Андрея Андреевича трепыхалось под горлом, как птица в руках улыбающегося повара. Он не мог понять, от радости это или от нарастающей тревоги. После бессонной ночи и всего, что ему пришлось пережить, у него отказывал разум. Мысли, как осколки разорвавшегося снаряда, разлетались в разные стороны, и ни одну из них он не мог удержать. Смерть Тимохи добавила горячечного возбуждения. Андрей Андреевич был на грани сумасшествия…
И все же он не смог не отметить тоненькой струйки дыма из черной металлической трубы, коленом выныривающей из-под крыши.
– Сейчас лягу и засну, – говорил он себе дрожащим голосом. – Надо поспать, иначе свихнусь!
Он рывком открыл незапертую дверь и направил слабый луч внутрь помещения. В лицо густо пахнуло теплом. Он разглядел небольшую печь, стол с кастрюлями и сковородой, нары с матрасом, стулья.
– Спать, спать, спать! – говорил он себе, ища на двери защелку.
До крови ободрав ладонь о массивный крюк и не почувствовав при этом боли, он набросил его на скобу и выключил фонарик.
Малиновые полоски обозначали дверцу печи. Ему было достаточно и этих тоненьких полосок, чтобы найти нары. Не раздеваясь, Андрей Андреевич повалился на матрас. Его знобило: зубы выбивали чечетку.
Толстяк застонал: ему вдруг стало невыносимо страшно. Вместо того чтобы почувствовать покой и облегчение, он ощутил в сердце такой прилив ужаса, что захотелось кричать.
Андрей Андреевич резко приподнялся на локте, повернул голову и посмотрел в дальний угол. Там в густой темноте едва вырисовывался человеческий силуэт: плечи, голова. Напрягая зрение, толстяк смотрел на него, готовый в любой момент закричать. Силуэт расплывался и плыл в сторону…
И все же там определенно кто-то сидел. Сидел, не шевелясь. И тут Андрей Андреевич не выдержал и закричал – пронзительно, с надрывом. Он пытался отогнать видение, спугнуть призрак. И еще – выкричать
