но… с другой стороны и не совсем-таки посторонние… Если, например принять в соображение, что эта девушка, при своем пламенном рвении к религии, охотно пожертвует значительные суммы на различные богоугодные цели, на монастырь, например, и прочее… насколько я знаю, — с некоторым ударением добавил граф, — она не постоит за этим.
— Тэ-эк-с! — заметил семинар опять все с той же своей подло-иронической ухмылочкой, которая в иных обстоятельствах могла бы просто вывести из себя и взбесить Каржоля. — Понимаем-с!.. Оно точно, что хоть и журавль в небе, н-но… для матери Серафимы дело не без заманчивости и стоит иной синицы… Только ради чего же нам-то собственно помогать ей? — спросил он, отступив на шаг и по-наполеоновски скрещивая на груди руки. — У нее, слава Богу, и своих связей довольно… да напиши она хоть прямо в Питер, хоть к этим, к высоким своим покровителькам, так и Господи помилуй! — ей и помимо нас пришлют сколько угодно и разрешений, и благословлений прямо из Синода… Мы тут опять же совсем в стороне, нам- то что?
— Написать в Петербург, конечно, можно бы, — заметил граф, — но это все очень долгая процедура, а тут между тем надо сделать дело как можно скорее, не теряя времени… Вот почему я собственно к вам и обращаюсь… Помогите, батюшка! Выручите! — бухнул ему прямо Каржоль, с поклоном расставляя руки. — Уж я вам за это просто и не знаю, как буду благодарен… Поверьте, что труды ваши не останутся без солидного вознаграждения.
Господин Горизонтов даже подпрыгнул как-то на месте, словно бы его неожиданно шилом сзади кольнули, и вдруг изобразил на лице своем чувство благородного негодования.
— Если бы, милостивый государь, здесь были свидетели, — размеренно сказал он оскорбленным и внушительным тоном, — то я, конечно, пригласил бы их к составлению протокола; но мы одни, а потому, что же мне остается?.. На дверь указать вам, что ли?
И он сделал подобающий жест по направлению к двери.
Каржоль совсем опешил… Все его дело, все махинации готовы были рухнуть сию же минуту. Поэтому он поспешил принять, до испуга ужаснувшийся вид человека, который вдруг и якобы невзначай совершил непростительный промах.
— Извините меня, Бога ради! — заговорил он с самым предупредительным видом. — Но вы, ей-Богу, не так меня поняли… Я вовсе не имел в виду… Поверьте, господин Горизонтов, я отнюдь не желал оскорбить вас… И в мыслях даже не имел!.. Бога ради!..
И говоря это, граф протягивал вперед обе свои длани, ловя для пожатия руки Горизонтова, пока наконец удалось поймать ее.
— Конечно, я охотно извиняю, и прошу извинить также и мне, — сказал тот, успокоившись и не отказав Каржолю в пожатии. — Что делать! Самолюбие-с!.. Оно, знаете, в моем положении даже странно и оскорбляться-то… Эти наши гнусные консистории да попы так уж приучили к взяткам и всякой мерзости, что общество не привыкло еще видеть порядочного человека на подобных местах… Разумеется, назвался груздем, полезай в кузов.
Граф, обрадованный этой смягченностью, опять рассыпался в подходящих уверениях.
— Я не сержусь, — продолжал Горизонтов, — и со своей стороны могу только обещать вам позабыть, что вы мне сказали.
«Слава Тебе, Господи!» отлегло на сердце у Каржоля. «Однако же гусь, должно быть!»— подумалось ему. — «Гусь несомненный!.. Потому, если бы взаправду оскорбился, то не стал бы разводить дальнейшие разводы. Тут, как видно, пустяками не отделаешься. Н-нет!.. Раскрывай мошну пошире!»
— От всей души благодарю вас, — с особенным чувством еще раз потряс Каржоль его руку, — от всей души!..Й вы не поверите, как я рад, что судьба посылает мне возможность вести это дело именно с таким человеком, как вы… Позвольте мне присесть и закурить папироску?
— Сделайте одолжение, — буркнул на это Горизонтов, указав на стул и подвинув спичечницу.
Граф достал серебряный портсигар и любезно предложил папироску хозяину.
— Не прикажете ли?
Семинар запустил в папиросник свои гнуткие, тонкие узловатые пальцы с обкусанными чуть не до крови ногтями и достал себе курева. Граф предупредительно поднес ему первому и зажженную спичку. Закурили. Горизонтов, видя, что гость уже сидит, и сам опустился в свое рабочее кресло.
— Итак, многоуважаемый… Митрофан… Николаевич, кажется, — с заигрывающей любезностью заговорил Каржоль.
— Николаевич, — кивнул головой Горизонтов.
— Мм… да-с. Так вот будьте столь добры, многоуважаемый Митрофан Николаевич, не откажите помочь нам!.. Я обращаюсь к вам именно как порядочный человек к порядочному человеку… Помогите!
— Хорошо-с, — уже значительно мягче отозвался Горизонтов. — Только я, право, не понимаю, в чем может заключаться моя помощь?
— Да вот, все насчет предписания…
— То есть какое же тут предписание? На это и формы канцелярской у нас не имеется.
— Но ведь форма уж не такая помеха… Для такого опытного дельца, как вы, ничего не стоит и создать надлежащую форму, если потребуется.
— Оно конечно… Но как ее создашь-то! — поежился Горизонтов, впрочем с таким видом, который ясно намекал, что создать для него плевое дело, было бы из-за чего трудиться.
— Ну, уж не мне же учить вас… Я в этих делах пас! — преклонился перед ним Каржоль головой и плечами, — я пас и отдаюсь вполне вашему авторитету. Предписание ли, разрешение, благословение, или, как там оно называется… Надо только написать без недомолвок и неясностей, чтобы никаких потом недоразумений и закорючек ни с чьей стороны, ни с вашей, ни с монастырской.
— Хм?.. Оно конечно, — раздумался несколько Горизонтов, выпячивая вперед свои каучуковые губы, — только мудрено ведь это… Очень мудрено… Да скажите пожалуйста, — спросил он вдруг, — я все время думаю, причем вы-то тут? Из-за чего вы-то собственно хлопочете?
— Я?.. То есть, как вам сказать!.. Конечно, из участия к этой девушке… Я принимаю в ней большое участие, — пояснил граф, давно ожидавший столь прямого вопроса и очень о нем беспокоившийся, именно о том, что отвечать ему.
— Я вижу, что участие, — ухмыльнулся себе на уме секретарь, — да ради чего же однако?
— Собственно как ее хороший знакомый… Кроме меня, ей не к кому было обратиться…
— Тэ-эк-с… Ну, а родные ее разве останутся безучастны?… Ведь это дело, поди-ка чай, без их согласия варганится?
— Разумеется, — подтвердил Каржоль.
— Тэ-эк-с. Но почему же девица эта так уже вдруг восчувствовала сладость православия? Что ей так приспичило?
— Так… убеждение… — замялся граф, затрудняясь подходящим ответом.
— Полноте, какие тут убеждения! — усмехнулся секретарь совсем как на пустые слова. — Да и что же, в самом деле, в православии такого уж ахти-как заманчивого, особенно для еврейки?.. Вы бы ее отговорили… Пускай лучше чем-нибудь дельным займется, полезнее будет.
— Да чем же? — пожал Каржоль плечами.
— Мало ли есть!.. Пусть на медицинские курсы поступает, или в Цюрих едет. Вот на этот счет господин Шелгунов в журнале «Дело» отлично говорит… Не читали?
Каржоль на этот вопрос сделал только безмолвный жест, который в одно и то же время выражал и извинение, и сожаление, что не читал статьи господина Шелгунова. Он чувствовал, что всеми этими Цюрихами да Шелгуновами господин Горизонтов, кажись, намеревается всю душу из него выматывать, чтобы затягивать свой решительный ответ и стачку по делу.
— Не читали? Жаль-с. Нынче мало кто так дельно пишет. Так вот-с, вы бы этой девице и посоветовали глупость-то бросить, а заняться практически настоящим, реальным делом. Право-с!
— Ей теперь не до советов, — заметил граф. — Она в таком положении, что кроме крещения выходов нет.
— Что же так? Али замуж за христианина захотелось?
— Мм… да, она, кажется, предполагает выйти замуж.
— Тэк-с… Понимаем. Но в рассуждении родных-то?.. Ведь тут пойдут ой-ой какие серьезные истории!..
