'Возвращение Мюнхгаузена'. Повести, новеллы, воспоминания о Кржижановском

размыкались вибрирующие токи, тянулся нудный и тонкий высвист. Да, друзья мои, ветер, дергавший - в тот, помните, первый день - за тесемки легких полукружий, умел наполнить их, в сущности, только воздухом - ну и эксы могли приготовить все что угодно, кроме эмоций. Одним словом, наутро наш бедный Шог... виноват, Шагг был грустен и неразговорчив, и когда его патрон, благоволивший к юноше, потирая руки, похвастал, что перестройку мира можно считать вчерне законченной, он наткнулся на молчание и угрюмый блеск глаз.

Наступили месяцы и годы отсчитываемой на счетчиках, точно дозируемой и распределяемой действительности; история, заранее, почти астрономически вычисленная, превратилась в своего рода естествознание, осуществляемое при помощи двух классов: инитов, которые управляли, и эксонов, которыми правили. Казалось, что Pax Exiniae[58] ничем не может быть нарушен, но тем не менее...

Первые 'выпадения из плана', как запротоколировали их на заседании Верховного Совета, имели видимость случайных исключений в мире включенных. Так, например, вместо того, чтобы проходить мосты вдоль, некоторые очевидно, неточно иннервированные - эксоны стали переходить их поперек; таким образом, с мускульного запаса пришлось списать изрядное количество выбывших особей; амортизация эксов получала несколько высокий коэффициент. Обнаружились перебои в работе случной машины: виды на человеческий урожай не оправдывались - рождаемость давала довольно низкий балл. Все бы это ничего, но положение стало тревожным, когда обнаружились какие-то технически неучтенные отклонения и неправильности в работе иннерватора, приводившего в действие 'аппарат' Эксинии. Тутус, которого взяли в кольцо вопросов, раздумчиво покачал головой - и в конце концов заявил:

- Чтобы выверить машину, есть один способ: остановить ее.

После длительного совещания решено было, в виде опыта, остановить экс № 1, во-первых, потому что он как наиболее длительно работающий давал максимум перебоев, во-вторых, потому что в него, как вы помните, были включены душевнобольные - казалось наиболее гуманным принести в жертву именно их.

В назначенный день и час экс № 1 прервал подачу иннервации, и несколько миллионов людей, подобно парусам, лишенным ветра, мгновенно опали, дрябло обвисли книзу и - кто где был - неподвижно распластались на земле. Иные иниты, проходя мимо списанных со счета эксонов, видели двигавшиеся в неподвижных тушах глаза, вздрагивающие ресницы и дышащие ноздри (кое-какие мелкие мускулы оставлялись людям, как безвредные для социоса, в их распоряжение) ; через три-четыре дня мимо обездвиженной человечины нельзя было пройти, не затыкая носа, так как она начала заживо сгнивать; проверка машины не была закончена, поэтому - в интересах социальной гигиены - всю эту дергающую ресницами человечину... пришлось свалить в ямы и сравнять над нею землю.

А между тем долгий и тщательный осмотр экса № 1, разобранного на мельчайшие составные части, дал совершенно неожиданные результаты.

- Иннерватор в абсолютном порядке - был и есть, - с гордостью заявил Тутус, назначенный главным экспертом. - Обвинение, предъявленное машине, считаю неправильным. Но если причина эксцессов не в эксах, то... ее надо искать в эксонах, в изолированности и безнадзорности их психик. Недавно я наблюдал чрезвычайно элементарный и потому показательный случай: эксон, поставленный у ручки аппарата и иннервируемый на вращение ее справа налево, на самом деле толкал рычаг то вправо, то влево, как если б в мускулах его действовали две направленные друг против друга иннервации. Да, отрезав доступ их мозгам в мир, мы и себе отрезали наблюдение над их психикой. Через порог комнаты, запертой на ключ, не переступить: ни изнутри - ни извне. Меня, разумеется, совершенно не интересуют все эти душеобразные придатки, претендовавшие в прежние варварские времена на нелепейшие названия вроде 'внутреннего мира' и т. д. ...

- Но это не интересует и вас, Дяж, - ударил по рассказу звонкий голос Шога. Повернув пылающее лицо к прерванному им рассказчику, не обращая внимания на предостерегающий жест председателя, скороговоркой, почти глотая слова, Шог бросил их во фланг рассказу: - Да, вас, как и ваших Тутусов и Зесов, не интересует единственно интересное во всей этой фантасмагории проблема обезмускуленной психики, духа, у которого отняли его действенность; вы входите в факты извне, а не изнутри; вы хуже ваших бактерий: они пожирают факты, вы - смыслы фактов. Подайте нам не историю об эксах, а историю об эксонах, и тогда...

- Представьте себе, мой Шагг был того же мнения. На описываемом мною собрании после выступления Тутуса он - несколько неожиданно для патрона вскочил с своего места и, сверкая глазами, стал говорить о том, что... но от повторения его 'что' Шог меня освобождает. Спасибо. Иду дальше. Так вот, надо вам знать, этот самый Шагг, о бытии которого я уже докладывал собранию, отдавал свои досуги сочинительству повестушек. Разумеется, тайно и, разумеется же, 'для себя', так как найти 'других' в век эксов литература, отрезанная вместе с 'внутренними мирами' напрочь и начисто, - найти других, говорю я, она, конечно, не могла. Одна новелла Шагга, называвшаяся, кажется, 'Выключенник', рассказывала о некоем якобы гениальном мыслителе, который к моменту переворота, произведенного невидимым городком, досоздавал свою систему, открывавшую новые великие смыслы; внезапно включенный в ряды автоматов, он проделывал вместе с ними какую-то элементарную, в пять шесть движений, изо дня в день одну и ту же, работу и был бессилен бросить человечеству свою всеспасающую мысль: в мире, где действование и мышление, замысел и овеществление разобщены, он, видите ли, выключенник.

В другом этюде повествовалось о некоей от глубины души до кончиков ногтей прекрасной даме (биография зачастую лезет, куда ее не просят) - даме, которую машина отдает именно тому, кому отдано и ее сердце, но 'он', изволите ли видеть, не знает этого и никогда не сможет узнать. В произведении этом было много зачеркнутых строк и чернильных клякс, так что разбираться в нем подробнее не берусь.

Наконец 'симпатичное дарование' нашего автора остановилось на теме о жизни, попадающей и в бытие, и в машину одновременно, то есть рассказывалась история ребенка, постепенно вырастающего в отрока, пробуждение сознания в котором застает его уже включенным в экс; для существа этого не существует мира за пределами экса: экс для него трансцендентален, все же его собственные поступки представляются внешними вещами, как для нас предметы и тела окружающего нас мира; собственное тело видится ребенку отодвинутым от сознания и никак с ним не связанным, - короче, ход машины, обуславливающий все объективно происходящее, представляется ему как бы третьей кантовской формой чувственности, в равных правах с временем и пространством. Притом эксообразное мышление этого существа, не знающего о возможности перехода от воления к поступку, от замысла к осуществлению, естественно приходит к признанию бытия мира замыслов и волений в самих себе, то есть к крайнему спиритуализму. И все же, шаг за шагом, Шагг выводит своего героя за черту сомкнутого круга, заставляя отыскивать и отыскать его некий ех, переступающий за грани эксовой логики: для этого автор пользуется, как это намечалось и в предыдущем его рассказе, случайными совпадениями (пусть чрезвычайно редкими) между желанием, возникающим в душе, и поступком, привносимым извне, из экса; наблюдения над этими случайными моментами гармонии приводят эксона к мечте об ином умопостигаемом мире, в котором исключения эти превращены в правило и... но не буду кончать, потому что и Шагг не кончил: радиограмма от Зеса требовала немедленного его прихода.

Явившись к своему патрону, Шагг застал его в обществе, - хотя слово 'общество' тут вряд ли подойдет, - застал его стоящим перед двумя эксонами, вдвинутыми в сиденья кресел.

- Вы хотели вшагнуть в потустороннее, если я вас правильно понял на последнем собрании. Закройте дверь. Так. А теперь я вам распахну души вот этих двух. Садитесь и наблюдайте.

- Но я не понимаю... - пробормотал Шагг.

- Сейчас поймете. Два часа сорок минут тому назад я ввел им в кровь почти по грамму инита. Тут вот в пузырьке хватит еще на два-три таких же опыта. Инит действует к концу третьего часа. Внимание.

- Но значит, Нететти... его смерть. - И Шагг почувствовал, что глаза его заблудились меж манекенов, Зеса и крохотного пузырька, поставленного на стол.

- Бросьте о пустяках. Смотрите: один начинает шевелиться. Несколько минут тому я приказал их выключить из экса. Значит, вы понимаете...