Максимовича.
— Непорядок, — возразил Семен, — хозяйское добро вылакали и его же вон! Идти, так всем вместе, а то не резон.
Раскачиваясь на ватных ногах, полицай тупо соображал, как ему поступить с арестованным.
— Может, его связать?
— Да на что он вам сдался, поганый старикашка. Пните в зад, пусть улепетывает со своими манатками, — предложил Семен. — Ведь вам нужен Метелин… Десять тысяч марок.
Лицо Сысоя Карповича разгладилось:
— Десять тысяч, надо же!.. Ты прав, за такого хрыча ничего не дадут. — Полицай отрывисто хохотнул и по-бычьи уставился на Максима Максимовича. — Ишь ты гордый какой: «Осторожней на поворотах!» Вот я документики твои оставлю, узнаешь, как там на поворотах. Первый же патруль сцапает… А там и… порядок. Вон отсюда, чучело гороховое!.. В случае чего, со дна морского тебя достану.
С помощью Насти Максим Максимович собрал свои вещи и, не торопясь, вышел из дому.
— У нашего Сысоя Карповича ума — палата! — воскликнул Семен. — И надо ж такое придумать: вроде бы и отпустил человека, а на самом-то деле арестовал… Эх! А смерть придет, помирать будем…
Поздно вечером, когда вернулись от соседки, оставив там спать опьяневшего Сысоя Карповича, Метелин спросил Василия:
— А что за ересь Настя об отце молола? Ее отец действительно был кулаком?
— Точно, в двадцатипятитысячника стрелял.
— И ничего не точно, — донесся голос Насти.
Она, видимо, ждала их, лежала на кровати одетая. Сейчас же поднялась, чуть выдвинула фитиль лампы — и в хате стало светлее.
— Легче всего сказать: стрелял. А видел кто?.. Я сама казню себя. Все думаю, думаю, а права ли — кто определит? Девчонкой тогда еще была. Набегаюсь, бывало, только до подушки — и уснула. А тут надо же — никак сон не идет. Смотрю — отец поднялся. Надел кожух, валенки. Встал на колени перед иконой, закрестился: «Прости, господи, за общество грех приму». Топором вскрыл половицу, вынул обрез, ушел… А утром по дороге в школу страшную новость узнала: ранен организатор колхоза, прибывший к нам из города. В окно в него стреляли. Меня будто кипятком ошпарили. Прямо — к учительнице… Все ей, как на духу.. Конечно, отца арестовали. Нас раскулачили, в ссылку отправили.
— А тебя?.. Что ж, учительница не вступилась?
— Почему — вступилась… Да разве оторвешь дочь от отца с матерью.
— А он узнал?
— Что вы?! Прибил бы. Ох и лютый был человек!
В эту ночь в доме Насти долго не спали…
А по заснеженной степи, преодолевая встречный ветер, брел с сундучком Максим Максимович. Он досадовал и на себя, и на Метелина. Теперь надо вновь менять документы. А без них и в город не явишься. «Ну, да ничего, надежных людей немало, — успокаивал он себя. — Но кто же все-таки помогает нашей авиации?..»
Максим Максимович терялся в догадках.
ИСПОВЕДЬ РУЖИ
Зима стояла суровая. С осени ударили лютые морозы. Воробьи замерзали на лету. На улицах горбатыми сугробами затвердел снег. Казалось, что сама природа позвала сюда, в теплые края, сибирские метели и вьюги на гибель врагу.
Кутаясь в старенький пуховый платок, Ирина шла по пустынным улицам. Рядом с ней с мешком за плечами держался Сашко. У развалин санатория они огляделись: ни сзади, ни спереди никого не было. Взяв у брата мешок, Ирина быстро скрылась в проломе стены. Ежик сделал крюк, вернулся домой.
Ирина весь день готовилась к встрече с Ружей. Запасалась хирургическими инструментами, лекарствами. И много думала. Что за человек эта Ружа, для какой цели ей понадобился хирург. Мысли о возможном предательстве ей даже не приходили в голову.
Перед входом в подвал ее поджидала Ружа. Ирина привычно спросила, где находится больной. Цыганка ответила не сразу, по всему было видно, в чем-то сомневается. Потом, схватив Трубникову за руку, Ружа прошептала в самое лицо Ирины:
— Я должна предупредить, что вы многим рискуете: узнают немцы — расстреляют, сболтнете — я зарежу. Решайте!
Профессиональное чувство врача уже овладело Ириной. Она строго сказала:
— Мы теряем время!
Тут-то, наконец, Ружа решилась:
— Пошли.
Она открыла знакомую Ирине потайную дверь. Ирина очутилась в темном подземелье. Пахло прелью, застоялой сыростью.
Ружа осветила фонариком выложенные кирпичом стены, взяла врача под руку, и они пошли по горизонтальной штольне. Временами то справа, то слева попадались прорубленные в стене карманы — отсеки — величиной с небольшую комнату.
«Вот где хранил грек контрабандные товары, — подумала Ирина. — Это и есть тот самый тоннель, о котором говорила мама».
Они шли несколько минут. Впереди показался завал из обрушившихся камней. Не доходя до него, Ружа скомандовала:
— Сюда!
Они свернули в ближайший отсек. Пол его был устлан ковром, в углу мерцала семилинейная керосиновая лампа, на фанерных ящиках, сложенных один на другой, стояли кастрюли, стаканы, примус, ведро.
— Сергей Владимирович, — проговорила Ружа, — к вам можно? Я привела доктора, о котором вам говорила.
Из темноты послышалось покашливание, затем глухой голос:
— Пожалуйста. За неудобства прошу извинить.
Постепенно глаза Ирины притерпелись, и она рассмотрела на полу мужчину. Он лежал на двух или на трех матрацах, прикрытый солдатским одеялом. Рядом с ним на ящике лежали колбаса, хлеб. У изголовья стоял ящик, от которого тянулись провода куда-то в темноту.
Ирина сняла пальто, подошла к больному:
— Вы можете подняться?
— Не могу, доктор, проклятый позвоночник… — болезненно закряхтел он.
Присев на корточки, Ирина прибавила в лампе огня, Ружа направила в сторону больного фонарик. Первое, что увидела Ирина, это бледное лицо и широко открытые глаза. Больному было лет двадцать пять — двадцать семь. На нем был вязаный шерстяной свитер, рядом лежало выглаженное, аккуратно свернутое военное обмундирование, на петлицах гимнастерки виднелись три кубика.
Ирина осторожно откинула одеяло, проворно размотала клубок ржавых от крови бинтов. Внос ударил тяжелый, тлетворный запах. Правая нога была ампутирована выше колена.
Ирина принялась обрабатывать рану. Больной лишь скрипел зубами.
— Кто оперировал? — спросила Ирина.
— Ружа, — ответил он.
Цыганка пояснила:
— Мы вместе с Сергеем Владимировичем… кухонным ножом.
Ирина была поражена. Если бы ей кто-нибудь рассказал об этом в институте — не поверила бы ни за что!
— Давайте посмотрим позвоночник, Сергей Владимирович. Ружа, помогите, пожалуйста.
