— Да, — улыбнувшись, Коллье перевел на нее взгляд, но не сосредоточиваясь полностью. — И для него эти слова имеют большее значение, чем ты можешь себе представить.
Перебирая вопросы, которые она должна была задать, Джой задумчиво нахмурилась.
— Люк — лугару, — сказала она, наконец, осторожно выговаривая слова, — но он говорил, что есть и другие. Его мать…
— Была тем, кем и он, — тихо подтвердил Коллье. — Прекрасной девочкой и изящной волчицей с шерстью столь же черной, как тьма, — скрывая своё появившееся удивление, Джой наблюдала, как лицо доктора превращалось в лицо гораздо более молодого человека. Человека, говорящего о любимой женщине. Она не могла найти слов для ответа, но он продолжил сам. — Ни один из нас не знал, что произойдет, когда она выбрала отца Люка. Мы не могли защитить её после того, как это случилось.
Все вопросы застряли в горле Джой. Тишина была заполнена мучительными воспоминаниями, и прошло некоторое время, прежде чем глаза доктора вновь посмотрели на неё, всё еще горящие отблеском старого горя.
— Я пытался быть своего рода отцом Люку, но он был очень мужественным мальчиком. Он мог только допустить, чтобы я — это в большей степени — либо кто—нибудь еще заботились о нем. До тебя.
Джой поняла преднамеренное изменение темы, но не могла отойти от впечатления того, что открыл ей Коллье. Она откинулась назад на стуле, не обращая внимания на боль в ребрах в тех местах, где они прижимались к резным деревянным спицам.
— Мари—Роуз была оборотнем, — выдохнула она с любопытством, — и эта деревня, — она снова быстро села, — все они — тоже оборотни? — Клэр, с её молниеносными движениями, Филипп, высокий и задумчивый, робкий и прилежный Жан—Поль и даже добродушная и грубоватая бабушка Люка? Представление Бертранды, превращающейся в злющую старую волчицу, было достаточным, чтобы сбить трезвый ход её мыслей.
Коллье покачал головой прежде, чем смех иссяк.
— Не все — одни ветви рода сильнее других, некоторые потеряны навсегда. Иногда способность к трансформации отсутствует у целого поколения. Мать Люка несла в себе истинную кровь так же, как и её отец. Сейчас достаточно много взрослых, чтобы создать большую стаю, — тон его голоса был печальным, и Джой вспомнила ту же самую печаль в голосе Люка, когда он рассказывал о своих людях.
— А дети?
Опустив голову, Коллье закрыл глаза.
— Пока они не достигнут половой зрелости, мы не можем знать. Трансформация болезненна для них. Некоторые и вовсе не изменяются, — наконец, он поднял глаза, и они были меланхолично—серьезными. — В каждом поколении всё меньше и меньше детей. Валь—Каше постепенно вымирает. Когда—нибудь… — он прервался. — Я боюсь, что время людей Люка проходит.
Проглотив неожиданный комок в горле, Джой моргнула.
— Я сожалею.
Она подумала о людях, которых встретила, о детях, об очевидной преданности Люка им, даже если он никогда и не признается в этом. Казалось странным, что все это имело для неё значение и она могла даже поверить в такую невероятную услышанную историю. Но это действительно имело значение, и она действительно в это верила. Что—то глубоко в её душе ответило такой бесспорной уверенностью, что у неё не оставалось никакого выбора. Совсем никакого.
— Боюсь, что не слишком хорошо объяснил тебе, Джой, — сказал Коллье в тишине. — Я надеялся, что для тебя будет возможным это понять. Я очень благодарен…
— За то, что я могу это принять? — Джой покачала головой с кривой усмешкой. — Алан, именно я должна быть благодарна за то, что у меня есть такой друг, как вы, — она снова потянулась, чтобы поймать его руку, он мягко сжал её снова. — Всё меняется так быстро, что иногда я думаю, меня уже больше ничего не сможет удивить.
Сильнее сжав руку, Коллье искал её взгляд.
— Если что—то на самом деле… если что—нибудь удивит или испугает тебя, если ты когда—нибудь будешь нуждаться в какой—либо помощи, Джой, я хочу, чтобы ты знала — я рядом.
Джой сморгнула внезапные слезы.
— Я знаю. Спасибо, Алан.
Стул скрипнул под ним, когда доктор сменил позу, выпуская её руку и разминая свою шею.
— А теперь, думаю, самое время немножко подольше подвигаться перед сном. Не будь слишком самонадеянной — твоему телу всё еще нужно много времени, чтобы выздороветь. Сейчас ты в хорошем состоянии, и так как холодный дождь закончился, я могу вызвать свой транспорт, чтобы он подобрал меня. Я последний в списке.
Он поднялся, и Джой со стоном подалась вверх, чтобы схватить его за руку. Они несколько раз прошлись по комнате, и, наконец, он сказал:
— Ты уже думала, где бы хотела провести оставшуюся часть времени своего выздоровления? — его голос был осторожен, и Джой подняла взгляд от пола к его лицу. — Ты не должна слишком перегружать себя, тебе действительно нужно время, чтобы полностью выздороветь, но примерно через неделю ты сможешь уехать из деревни. Тем не менее, я бы рекомендовал тебе еще несколько недель подождать, прежде чем совершать любые длительные поездки.
Его последние слова прозвучали почти вопросом, который Джой не совсем поняла. Медленно двигаясь в сторону кровати, Джой утонула в пушистой мягкости перины, в то время как Коллье осматривал её швы.
— Я вообще не думала об этом, — признала она, нахмурившись. — Я… — эмоции, которые вызвал вопрос доктора, заставили её заколебаться. «Люк, — это было первой мыслью, — Люк». Казалось, она не могла понять внезапную суматоху своих мыслей. Она не думала о «после» — не тогда, когда находилась здесь, в Валь—Каше.
Она попыталась подумать о возвращении к своему домику, о возвращении домой — но даже слово «Дом» не имело никакого смысла. Больше не имело. Это засело свинцовой тяжестью у неё в животе и поднялось вверх, сжав горло так, что никакой звук не мог выйти.
— Лежи спокойно, Джой, — мягко сказал Коллье. Тогда она поняла, что качала головой, отрицая что—то, что никак не могла уловить, не говоря уже о том, чтобы осознать. Она могла принять существование оборотней, но эта тайна внутри собственного сердца лежала вне её понимания.
— Добрый вечер, доктор, — несмотря на предупреждение Коллье, она дернулась на звук голоса Люка. Когда Джой подняла глаза, они немедленно нашли его, как будто их соединяла невидимая нить эмоций. Янтарная зелень его пристального взгляда была направлена на неё. — Джоэль.
Она расслабилась под теплой нежностью своего имени. На мгновение она забыла о Коллье, пока тот отодвигался в сторону, прижимаясь ногами к кровати. Затем она отвела взгляд от неотразимых глаз Люка и увидела напряженность, которая заставляла доктора оставаться неподвижным, с сосредоточенной осторожностью взирая на Люка, пока тот приближался к кровати.
После их откровенного разговора Джой не могла больше игнорировать поведение своего друга, как не могла игнорировать и жаркий гипноз присутствия Люка. Она инстинктивно знала, что было еще много чего, что она все еще не понимала; посерьезневшие глаза Коллье, следовавшие по комнате за Люком, были подтверждением тому, как мало, в действительности, она понимала. Но она не знала, что сказать или сделать, как смягчить ситуацию, а прикосновения Люка — легчайшее поглаживание пальцами её плеча, вытеснило все остальное из её головы. Отвечало именно её тело.
— Не забывай, Джой, — голос Коллье был хрипловатым от напряжения. — Если я буду тебе нужен — для чего угодно — или у тебя появятся вопросы, я буду здесь или в Лоувелле, — Джой почувствовала, что рука Люка остановилась, она наблюдала, как он медленно поворачивался к доктору. В течение напряженного, почти болезненного момента они смотрели друг на друга, и Джой знала, что в позе Люка была угроза, она видела, что Коллье попытался скрыть нежеланную дрожь. Именно Коллье отвел глаза в сторону, на Джой, в его глаза вернулась печаль. — Помни, Джой, — он медленно отошел от кровати, наконец, остановившись в дверном проеме. — Пусть она поспит, Люк, — в его голосе не было следов поражения. На сей раз глаза опустил Люк.
Коллье ушел прежде, чем Джой успела ответить. Кровать заскрипела, когда Люк сел на край, жар
