В семь тридцать утра им позволили войти в палату Вануну. Она ничем не отличалась от любой больничной палаты, виденной когда-либо подполковником. Пол покрыт темной виниловой плиткой, кремовые стены и достаточно широкая, чтобы провезти каталку, дверь.
На стене блестела зловещая синяя кнопка с табличкой «Тревога». В палате стояли две кровати. Ближняя к двери пустовала. Раффи лежал на койке возле окна, из которого открывался вид на город с высоты пятого этажа и синее южное небо. Пахло мастикой для пола и спиртом. За широким окном, выходившим в коридор больницы, сновали люди с букетами цветов и бумажными пакетами в руках.
Профессор походил на мертвеца, восставшего из ада. Огромные черно-лиловые круги вокруг глаз, опухшие и едва-едва открывающиеся веки. Лиловые, раздутые губы вызывали воспоминание о жителях африканского континента. Голова археолога была перевязана, белая полоска пластыря тянулась поперек переносицы. Левую его руку доктора заключили в гипс. Отовсюду торчали какие-то проводки и трубки.
Гудели сложные приборы, мелькали цифры на экранах. Несколько капельниц гнали лекарства в кровь профессора. Тощий медбрат Жозеф с грубым шрамом на подбородке со славянским акцентом заявил, что у них не больше получаса на посещение больного, подозрительно зыркнул исподлобья и вышел.
Вануну был в сознании, но казался осоловелым от лекарств, которыми напичкали его врачи. Когда они подошли к его кровати, профессор еле-еле улыбнулся распухшими губами. Вместо верхних резцов у него во рту торчали обломки с зазубренными краями. Должно быть, поэтому он шепелявил.
— Я бы поцеловала вас, но боюсь причинить лишнюю боль, — сказала Пэгги, пододвигая поближе стул и усаживаясь.
Она погладила накрытую простыней ногу Раффи. Он улыбнулся сильнее. Но выглядело это жутковато, будто его губы вот-вот лопнут. Холлидей поежился.
— Я чувствую себя вполне сносно, — прошепелявил Вануну. — Ну, разве что слегка проголодался.
— Это хороший признак, — улыбнулась Пэгги.
— Что произошло? — напрямую спросил Холлидей.
— Я изучал свиток, когда в лабораторию вошли трое парней. Это случилось в половину одиннадцатого или немного позже. У одного из них в руках был дипломат, и он сразу забрал части свитка, а двое других начали меня колотить. Причем один пользовался железной трубой, завернутой в ткань, а второй работал исключительно кулаками.
— На кого они похожи?
— Обычные люди. Крепкого телосложения. Возможно, спортсмены.
— Военные?
— Может быть. Я бы не сказал, что они коротко подстрижены. За исключением того, который с дипломатом. Он бритый наголо. Или лысый.
— Татуировки? — Холлидей вспомнил о мече, обернутом лентой, который видел на запястье убийцы в загородном доме Кэрр-Харриса.
— Я не разглядел.
— Акцент?
— Они по большей части молчали.
— Но хоть что-нибудь вы заметили?
Вануну задумался. Приборы тикали и гудели, лекарства капали.
— Тот, с дипломатом…
— Что? Что вы заметили?
— Он был христианином.
— Откуда вы узнали?
— Он носит на шее золотую цепь с распятием.
«В наше время кто только не носит распятие», — подумал рейнджер.
— Может, еще что-то?
Раффи снова задумался.
— Одна вещь… Глупость, конечно.
— Что именно?
— Один из парней, пинавших меня… Прежде, чем я отключился…
— Что?
— Я запомнил его ботинки. Мотоциклетные ботинки. Знаете? Ну, такие, с застежкой…
— Хорошо. Не волнуйтесь.
— Это ботинки «Рогани Бруно и Франко». Я знаю эту фирму — очень дорогая. Я всегда хотел такие. Они делают очень красивые и ноские ботинки.
— И что?
— Это итальянские ботинки. Единственное место, где их можно приобрести, — город Мачерата на Адриатическом побережье.
— Откуда вы все это узнали? — спросила Пэгги.
— Fanum Voltumnae,124 — сказал Вануну, как будто был уверен, что его поймут.
— Fanum — это храм или святилище.
Холлидей с трудом вспоминал уроки латыни Мэри-Луи Джеммил и ее угрозы лишить каникул тех учеников, кто не сумеет к концу учебного года просклонять существительные множественного числа.
— Верно, — согласился Вануну. — Там есть большой археологический раскоп. Когда-то там располагался политический и религиозный центр государства этрусков. А недалеко от Орвието в Средние века находилось место сбора крестоносцев, направлявшихся в Иерусалим. Я много раз там бывал.
— А как далеко продвинулась работа со свитком, прежде чем они явились? Смогли хоть что-нибудь прочитать?
— Я даже не сложил вместе части…
— Сколько было частей?
— Девять.
— А какой длины был весь свиток?
— Тридцать сантиметров. Я измерил все части, сложить их длины нетрудно.
— Значит, двенадцать дюймов…
— Где-то так.
— И они забрали все?
— Наверное. В тот момент мне как-то не удавалось следить за свитком, — буркнул Вануну.
Пэгги укоризненно зыркнула на Холлидея.
— Хотите пить? — спросила она Вануну.
Раффи кивнул.
На столике у койки стоял графин и пластмассовая поилка с носиком. Пэгги налила немного воды и поднесла поилку к губам профессора. Он напился и обессиленно откинул голову на подушку. Даже эта несложная процедура утомила его.
Подполковник вздохнул. Быть может, потеря свитка — намек свыше? К слишком опасной тайне они прикоснулись… Священник в переулке старого города — уже шестая жертва расследования. И это только те люди, о которых Холлидей знал. А сколько неизвестных погибло из-за меча и зашифрованного в нем послания? Без свитка дальнейший поиск становился невозможным. Они достигли конца пути. Пора отправляться домой.
— Ладно, — сказал он. — Вот что я предлагаю. Не нужно больше никуда ходить. Покупаем билеты на самолет и возвращаемся по домам.
— Значит, решили все бросить? — трагически понизил голос Вануну. — Столько трудов, такие лишения — что же, теперь все насмарку? И то, что я вытерпел — ради вас с Пэгги, между прочим, — тоже зря?
— Какая трогательная забота! — ухмыльнулся Холлидей. — Из вас бы хорошая еврейская мамочка получилась.
— Моя мама в самом деле еврейка, а яблочко от яблоньки… — пошутил в ответ профессор, но
