запустила туда ужика.
Тут в амбар зашла тетя Джесси.
— Я все думала, где ты ходишь, — сказала она. И будто застыла, прижав руки к телу.
— Гляди... — Я достала кисет и протянула ей. — Вот что лежало под камнем у дороги.
Она развязала его и вытряхнула медальон на ладонь.
— И еще, гляди...
Зачем только я это сделала? Я же знала, как она боится змей. Будто назло, я протянула ей жестянку. Может, я хотела похвастаться, что сама поймала ужика, такого маленького, безобидного, вовсе не похожего на страшную змею. А может... чего тут скрывать, конечно, я хотела поддразнить ее, чуть-чуть напугать, немного встряхнуть, вернуть на мгновение прежнюю тетю Джесси. Она перевела взгляд от медальона к ужику, отпрянула и тихо всхлипнула. Уронила кисет и попятилась к выходу. В проеме появился дядя Нэт...
А вечером тетя Джесси вытащила из комода нижний ящик и поставила его на середину комнаты. Она выстлала дно мягким покрывалом из своего приданого и попыталась забраться внутрь. Ящик был ей маловат. Дядя Нэт сидел на краю постели, умоляя Журавушку вылезти из ящика, но она будто не слышала. Будто уже нащупывала последний путь.
Я знала, к чему этот ящик, и была до смерти напугана.
— Не надо, тетя, — плакала я. — Пожалуйста, не надо...
Но она только бормотала что-то про Длань Господню и звала меня Розой и деткой. Пришла мама и увела меня домой.
Как потом рассказывал папа, в полночь тетя Джесси приподнялась в ящике и воскликнула: «Я готова к чуду!» — откинулась назад, закрыла глаза... и умерла.
10. Моя затея
Смерть тети Джесси болью обрушилась на всех, и хуже всего пришлось нам с дядей Нэтом. Наутро меня позвали проститься с ней. Она лежала уже не в ящике, а на кровати, и дядя стоял на коленях перед ней, повторяя: «Журавушка... Журавушка моя... » Мне захотелось забраться на кровать, потянуть тетю за руку, чтобы она ожила — но она была оцепенелой, как когда-то Роза, и руки у нее были точь-в-точь как тогда у Розы. Мне стало плохо. Захотелось бежать прочь. Глотнуть свежего воздуха.
Одна я сидела в своей комнате, Цинния Тейлор, ангел смерти. Вошел дядя Нэт с палкой в руке.
— Где она? — рявкнул он.
— Кто?
— Та тварь... — Он принялся стучать палкой по полу, пошарил под кроватью и трюмо.
— В шкафу, — сказала я.
— Вытаскивай.
Я достала жестянку.
— Открывай, — приказал дядя Нэт. — Хватай ее за хвост. А теперь сделай рукой вот так... — Он резко взмахнул запястьем.
Я сделала, как он велел. Змейка дернулась в моей руке. Хлопок — и она безжизненно повисла. Я бросила ее на пол, и она не отползла.
— Что с ней?
— Сдохла, — сказал он.
Подошел к неподвижному тельцу и принялся колотить его палкой, вновь и вновь. Он словно впал в безумие. Никогда в жизни я не видела своего тишайшего, добрейшего дядю таким.
Никто, кроме меня и дяди Нэта, так и не узнал про змею. Я не смела рассказать. Они бы поняли, что это я убила тетю Джесси. Врач сказал, виной всему диабет; сахар в ее крови просто зашкаливал. Но я ему не верила. Разве сахар может убить человека?
Несколько недель я вообще не могла ни с кем говорить. Родные хлопотали вокруг меня, как наседки — они знали, что тетя Джесси была мне лучшим другом, — но становилось от этого только хуже. Каждое слово утешения напоминало о том, что Цинния Тейлор — убийца. Мне снились жуткие кошмары: я бегу от преследователей сквозь густую чащу, и чем дальше, тем плотнее смыкаются деревья, я уже еле протискиваюсь среди них. Вот-вот я застряну и не смогу шевельнуться, и тогда до меня доберутся змеи.
Днем я жалась по углам, боясь попадаться родным на глаза, а сама все надеялась, мечтала, молилась, чтобы на меня обратили внимание.
Казалось, дядя Нэт совсем не изменился: он все так же слонялся по дому, по двору, выходил посидеть на крыльцо, говорил с моими братьями и сестрами прежним мягким, тихим голосом. Иногда он даже со мной говорил так, как прежде: «Погляди-ка, тыковка, что за камешек я отыскал!»
Но порой он смотрел на меня, не узнавая, а случалось, называл Розой, и тут же умолкал, оборачивался и глядел сквозь меня, точно за моей спиной стоял кто-то еще. Роза?.. Тетя Джесси?.. А время от времени на него будто что-то находило, он становился грубым и нетерпимым к миру и людям и часто убегал в поля ловить свою Журавушку.
А у родителей, как всегда, было полно дел, с первого взгляда и не скажешь, что они горюют. Мама была постоянно занята: то надо завязать шнурок Сэму, то сунуть в корзину грязное белье, то составить список покупок, то прикрикнуть на Уилла, чтобы тот слезал с крыши. Но теперь она казалась какой-то потерянной, словно ее долго крутили в одну сторону, пока у нее не закружилась голова; мама все время шаталась и спотыкалась.
Она ставила молоко в духовку, а сахар — в холодильник. Первое время она постоянно теряла ключи от машины. Хотя бы раз в день, когда дядя Нэт отлучался, она пробиралась на его половину и наводила там порядок, а когда возвращалась, ее глаза были красными и опухшими от слез. А еще она ходила к голой цветочной клумбе, которую тетя Джесси той весной так и не успела засадить, и долго стояла, глядя в землю.
Папа казался беспомощным, как перевернутая на спину черепаха. Он начал копаться в саду, чего раньше почти не делал. Часами ковырял землю лопатой или тяпкой, просто так, ничего не сажая. А за обедом он по привычке оборачивался к тетиному стулу и говорил: «Джесс... » — спохватывался и неловко произносил: «Жасмин-то как расцвел у дороги, видели?» или «Жесткий кусок попался!» Мы не поднимали глаз от тарелки и делали вид, что ничего не произошло.
А братья и сестры... Мэй и Гретхен шептались первое время ночи напролет, но мне не удавалось разобрать ни слова. Уилл целыми днями лежал ничком, как воздушный шар, из которого выпустили весь воздух, и избегал произносить имя тети Джесси вслух. Как-то он сказал Биллу: «Ненавижу, когда умирают! Ненавижу!» — не называя тетю по имени.
Младший, Сэм, просто помешался на обряде похорон. Ему надо было знать все: откуда берется гроб, из чего его делают, не может ли он отсыреть, зачем нести на кладбище цветы, бывает ли, что хоронят заживо, зачем закапывать гроб в землю и почему нельзя поставить его в амбаре — и так до бесконечности. Все начали его избегать, думать о смерти было уже невыносимо.
Бен со стороны казался самым спокойным, словно тетина смерть затронула его меньше всех. Позже я поняла, что он справлялся с горем по-своему.
И когда в наш город вернулся Джейк, мы только-только начали выходить из оцепенения, все еще полусонные, как медведи после долгой зимней спячки.
* * *
Через несколько дней после похорон я вернулась к тропе. Я гнала прочь мысли о тете Джесси и старалась вообразить себе людей, скакавших этим путем сотни лет назад. И тогда я загорелась идеей, ослепительной, как бенгальский огонь: я расчищу дорогу до самой последней плиты и сама проеду по ней верхом.
В ту минуту я не очень-то задумывалась, сколько преград на моем пути. Не так просто расчистить дорогу длиной в тридцать километров. И потом, у меня не было лошади. Правда, верхом ездить я умела, научилась на ферме у Саламанки Хиддл. Мы тогда целыми днями скакали по окрестным лесам на Иве, ее
