Янко с Имро — сзади.
Машина выехала со двора и помчалась по улице в направлении шоссе. Когда они приближались к Вагу, Янко снял автомат с предохранителя, и бросил Эрвину.
— Не боишься с нами?
Эрвин обиделся и громче, чем хотел, ответил:
— Никогда в жизни ничего не боялся.
Через мост они выехали на шоссе. Русский партизан, который все время молчал и спокойно курил папиросу, обернулся назад:
— Слушай, здесь можно подождать…
— Остановись здесь, — сказал Янко, и Эрвин затормозил.
Они открыли дверцы, и русский партизан посмотрел на часы:
— Пошли, пора!
Все трое выскочили, только Эрвин, удивленный, остался сидеть за рулем, думая о том, что, собственно, они хотят сделать. Когда партизаны залегли в канаву, Янко крикнул:
— Эрвин, иди сюда, там в тебя могут попасть.
Эрвин вышел из машины и уселся за Янко в глубокой канаве.
— Кто это может в меня попасть?
— Кто-кто, увидишь, — рассмеялся Янко. У Эрвина по спине пошли мурашки.
Был тихий летний вечер. Позади желтых полей бежал длинный поезд. Сизый дым валил из трубы и оставался висеть в воздухе продолговатым облаком. Вдали вырисовывались низкие холмы, а за ними небо освещалось огненными лучами заходящего солнца. Как раскаленное железо, опущенное в воду, гасла заря над холмами. Высоко-высоко над шоссе пролетел самолет.
Едва партизаны осмотрелись, как из-за поворота появился автомобиль, раскрашенный зелеными и серыми полосами. Имро взялся за пулемет и крикнул:
— Посмотрим! Вот они…
Все затаили дыхание, в том числе и Эрвин, который только теперь понял замысел партизан. Сердце его заколотилось, он весь напрягся в ожидании предстоящего.
— Ложись! — дернул его Янко и прижал автомат к плечу. В тот же момент прозвучала команда русского партизана:
— Давай!
Когда автомашина приблизилась шагов на двадцать, затрещал пулемет Имро, к нему сразу же присоединились автоматы. В открытом окне автомашины появилась рука с револьвером, но револьвер, описав широкую дугу, в тот же момент упал на шоссе. Звякнуло стекло, мотор жалобно загудел, и после еще одной пулеметной очереди машина перевернулась и перелетела через канаву в пшеницу. Мотор все еще гудел, но теперь уже с перебоями, хрипло. Задние колеса покосились, прижались к крыльям, только передние еще крутились по инерции. Потом остановились и они. Никаких признаков жизни. Янко первым выскочил из канавы.
— Подожди, осторожно, — предостерег его русский, а сам перебежал через дорогу. Янко вытащил из-за пояса ручную гранату и осторожно вынул предохранитель.
— Ничего, Федя, — подмигнул он русскому и остановился на краю дороги. Размахнувшись, бросил гранату в автомобиль.
Раздался взрыв. Оказавшись на шоссе, Эрвин увидел, как над пшеницей поднимается облачко черной пыли.
Имро не выдержал и кинулся через канаву в поле. Он заглянул в автомашину через разбитое окошко. Покачал головой и радостным голосом закричал:
— Автоматы у них что надо! Возьмем их.
На обратном пути Янко сидел на переднем сиденье рядом с Эрвином. Он обернулся назад и попросил:
— Дай папиросу, Федя.
Курил Янко только в исключительных случаях. Он неловко закурил и закашлялся. Федя расхохотался:
— Ты куришь, как девчонка.
Янко ответил ему улыбкой. Лицо его светилось радостью. Ему очень хотелось поскорей оказаться в Стратеной, у командира, и рассказать ему о своих действиях. Интересно, что он скажет об этой первой удачной операции? Все они рассчитали точно.
Да и Имро с Федей тоже радовались. Они разбирали немецкие автоматы, и при каждом щелканье затвора Эрвин слегка вздрагивал. Согнувшись над рулем, он прищурил глаза, стараясь упорядочить свои мысли. Казалось, что радость, расцветшая в душе Янко, коснулась и его сердца.
Янко искоса посмотрел на Эрвина, не выдержал и подтолкнул его:
— Что ты об этом скажешь, Эрвин?
Эрвин растерянно улыбнулся, но в тот же момент его лицо, на котором так легко появлялась улыбка, погрустнело.
— Почти на том же самом месте, — сказал он не оборачиваясь, — мы с твоим дедом ловили двух шпионов.
При этих словах, так неожиданно вырвавшихся, его охватило теплое чувство, как и тогда, когда, будучи мобилизованным, он охранял мост в Погорелой.
— Ну да, в тридцать восьмом, — прервал его Янко. — А что ты скажешь об этом?
Эрвин пожал плечами и, не раздумывая долго, ответил:
— Что и говорить, забавно это…
— Забавно? — удивился Янко. — Это для кого как. А вообще-то для тебя все или скучно, или забавно.
— Ты думаешь?
— Да, это так, — подтвердил Янко, понизив голос. — Знаем мы друг друга с детства, но я еще ни разу не видел, чтобы ты был чем-нибудь восхищен.
Слова Янко подействовали на Эрвина как холодный душ. Его губы скривились в легкую ироническую улыбку.
— Были у меня такие минуты слабости. Надеюсь, ты не будешь меня агитировать? — рассмеялся он. — Я все равно не вижу ничего разумного в том, что вы здесь делаете.
Янко махнул рукой и проворчал:
— Ну и самомнение у тебя, Эрвин! Все «я» да «я». А ведь я тогда говорил тебе, помнишь? — упрекнул его Янко.
— А что, мне надо было горланить гардистские песенки? Никогда я их не горланил…
— Но ты шел с ними, не удержался на своем третьем пути. То же самое и сейчас, сейчас даже больше, чем тогда. История тебя когда-нибудь осудит.
Эрвину не хотелось спорить, он все еще находился под впечатлением от происшедшего. Он лишь ответил:
— Да, история хороший судья.
Янко стиснул от злости зубы. Он хотел было обругать Эрвина, но только махнул рукой.
Вечером по Погорелой пронесся слух, что за Вагом в пшенице лежит опрокинутая автомашина с убитыми немецкими офицерами. Люди собирались перед домами; одни, преисполненные ужаса, жаловались — вон что происходит, другие заговорщически усмехались — так им и надо, гитлеровским палачам!
12
Милка чувствовала, как биение сердца отзывается во всем теле. Она стояла на склоне, выше танцевального круга в Каменной, как раз на том месте, где спустя годы увидела Янко. Она приложила руку к горлу, биение сердца ощущалось и там. Сердце билось сильно и быстро.
