получим, друг, медаль.
Грнчиар сплюнул:
— Ты — и медаль? Ах ты, тряпка вшивая!
Он долго качал головой, ведь Пятку-то он знал хорошо. Когда ночью немцы ворвались в окопы, Пятка куда то исчез. Грнчиар не знал, что Пятка оказался в окопах у солдат.
Это были решающие для Йожко Пятки моменты. Большинство солдат побросали ружья, некоторые разбежались. За вывороченным деревом недалеко от Йожко Пятки залегли трое немцев. Взорвалась первая граната, и четыре солдата начали карабкаться вверх по скользкой стенке. Испугались.
Пятка помрачнел. Четверо испугались троих, ну не смешно ли? А сам-то он? Ведь когда началась стрельба по Погорелой, он только кричал, что немцы идут. Неужели он был таким же смешным, как и эти?
Над окопами свистели пули, и тогда кто-то направил луч карманного фонаря на Пятку. Солдаты вскрикнули от радости:
— Партизан!
Пятка почувствовал в их голосе отчаяние и в то же время надежду.
— Что делать? Скажи! — схватил его за руку пониже локтя коренастый солдат, и тогда в Пятке взыграла кровь: в нем видят спасение.
За ним разорвалась граната, выскочить из окопов было невозможно: из-за скалы показалась какая-то фигура с автоматом в руках.
Пятка на миг оцепенел. Поток испуганных людей прижал его к стене. В темноте замаячили и попрыгали в окопы новые фигуры. Пятка выстрелил в немца, оттолкнул двух солдат и закричал во все горло:
— Вперед! В штыки!
Стремительный поток людей на миг остановился, а потом, как будто слова Пятки влили в неге новую силу, хлынул туда, где в окопы прыгали эсэсовцы. Парни рассвирепели и штыковой атакой отразили неприятеля.
— Вот это был бы командир! — похлопал его тогда по плечу пожилой солдат, а Йожко Пятка стоял среди них гордый и уверенный в себе, стоял неподвижно, как будто был вытесан из скалы.
Теперь он удивился: почему Грнчиар ничего не знает об этом, хотя уже и в штабе о нем стало известно? Балда!
Грнчиар прибежал в окоп командира. Из-за бруствера показался Янко. Стоя спиной к Грнчиару, он говорил кому-то в окопе:
— Ну хорошо, я, стало быть, не пойду. Не знаю даже, как быть… — Увидев Грнчиара, он сказал ему: — Два человека из ваших должны сразу же отправиться на разведку. Пусть Имро назначит. Нам нужен «язык». Поторапливайся!
У Грнчиара загорелись глаза.
— Я пойду! — закричал он, но Янко улыбнулся в ответ:
— Это не так просто. Я сам хотел…
Через три минуты Грнчиар говорил Поляку:
— Ты должен послать меня в разведку. Я не буду мокнуть здесь, в этой навозной жиже.
— Ну хорошо, — ответил ему Имро, — пойдешь со мной.
В разговор вмешался Феро Юраш:
— Нет, Имро, ты нужен здесь, я пойду с Грнчиаром.
Имро чихнул и выругался. Под его ногами захлюпала вода. Грнчиар поднял брови, и на его грубом лице заиграла лукавая улыбка:
— Посмотрите-ка на Феро! Сразу тут как тут! Совесть его, что ли, мучает? Недавно он выпил и принялся бить себя в грудь, что, дескать, он негодяй, что тогда, у кладбища, хотел подставить Имро ногу. Нарочно, дескать, не сказал, что приказ его глупый.
Имро посмотрел на него испытующе и согласился.
Они вышли из окопов и поползли между муравейником и вывороченными деревьями. Грнчиар впереди, а Феро за ним. Над их головами просвистела пуля, пущенная вслепую из расположенных неподалеку немецких окопов. Они прижались к земле и затаили дыхание. Потом продолжали свой путь вдоль канавы, а когда что-то зашуршало в сосняке, замерли без движения между колючими кустами ежевики.
— Идут, — прошептал Грнчиар и почувствовал, как сильно забилось сердце.
— Подожди, подожди, — схватил его за руку Феро, когда из-за сосняка показался первый немец.
Он шел пригнувшись, осторожно. У высокой ели он выпрямился, казалось принюхиваясь. На его веснушчатое, худое лицо падала тень, а взгляд голубых глаз устремился в том направлении, где притаились партизаны. Потом немец обернулся и тихо свистнул.
— Видишь, — шепнул Феро Грнчиару, когда за первым немцем показались еще четверо с автоматами в руках. — Надо сидеть тихо, много их.
— Тряпье вшивое! — прошипел Грнчиар, не разжимая губ. У него уже чесался указательный палец, и, не будь рядом Феро, он давно выстрелил бы.
Немцы свернули на узенькую тропинку, вытоптанную дикими зверями. Они шли согнувшись, иногда, ползли на четвереньках. Когда они исчезли из поля зрения Грнчиара, он посмотрел на Феро и почесал за ухом.
— Эх, чтоб тебе! Нам надо бы броситься на них и хватать последнего, — сверкнул он глазами, представив себе, как он схватил бы немца за шиворот.
Час спустя немцы вернулись, Феро пришлось снова укрощать Грнчиара. Много их, нужно подождать, пока останется двое. С двумя они справились бы.
— В этом направлении они ходят на разведку, — сказал он, — голову могу дать на отсечение.
— Это свинство, — заворчал Грнчиар, — я браконьерствовал на Ораве, так там, чем хуже оборачивались дела, тем веселее было. А здесь торчи, как кол в заборе, пока те двое не придут.
Они пролежали часов пять. Солнце уже заходило за горы, и ветер пригнал тучи. Пошел мелкий дождь. Феро Юраш принялся жевать размоченную корку хлеба. Грнчиар ел ежевику и ругался, что от нее голод еще сильнее. Их начала мучить жажда. Они легли на спины, открыли рты и жадно глотали редкие капли дождя, увлажнявшие язык.
— Мы должны подождать. Что скажет Светлов? — вздыхал Феро, жалея в душе, что вызвался на эту операцию. Если бы у него на совести не было того ужасного случая с Имро, вряд ли он пошел бы. Его несколько утешало то, что он искупит свою вину. — Хорошо, что мы пронюхали, где у них эта тропа, — добавил он, — ведь Светлов говорил, что это главное. Тропа… Как будто на охоте…
Потом прошел дозор из шести человек. Грнчиар сердито стукнул кулаком по животу, чтобы в нем не бурчало. Еще выдаст их голод, этого только не хватало. Почему они об этом не подумали? Могли, взять с собой по куску хлеба.
Той же самой тропой дозор вернулся, а через час, когда уже стемнело, около ели показалась щуплая фигура немецкого солдата. Он что-то забормотал себе под нос, нагнулся и принялся завязывать тяжелый армейский башмак. Он стоял так близко от обоих партизан, что Грнчиар не выдержал. Он заерзал, выскочил как ошпаренный и, прежде чем немец успел что-либо сообразить, ударил его кулаком по голове. Удар получился сильный, гулкий, ведь Грнчиар вложил в него всю свою злость и силу.
— Жив, подлюга! — засмеялся Грнчиар, с трудом переводя дыхание. — Только он у меня слегка захмелел. Хватай-ка его за ноги…
Он взял немца за руки, Феро — за ноги, и, пригнувшись, они отправились в путь. Когда лишившийся чувств солдат пришел в себя, Феро связал ему руки ремнем, а Грнчиар подтолкнул в спину автоматом.
— С нами пойдешь, гад вонючий, — прошипел он. — А ну-ка выкладывай, кто ты, офицер?
Когда немец покачал головой, еще не совсем понимая, что с ним произошло, Грнчиар пожалел, что не врезал ему посильнее. Лучше бы они захватили офицера, тот знает больше, он настоящий «язык», а с этим чего возиться?
Перед окопами они схватили «языка» за руки и втащили к партизанам.
— Это мой, — выпятил грудь Грнчиар и похлопал немца по спине, как собственного вола. — Ну как? — подмигнул он Пятке, осветившему лицо пленного карманным фонариком. — Это что-то да значит! Живой
