казаков и разделил их судьбу, его потом повесили.
Мы слушали бедную женщину и про себя думали — да, у достопочтенных джентльменов культура оказалась амальгамой. Такое «геройство» и самому страшному зверю не по плечу.
С самого начала капитуляции в Дахау стояла одна рота РОА. Вела она себя образцово. Летом американец, в ведении которого она находилась, разрешил командиру повести свою роту на лето к крестьянам на работу. Отпустил он их под честное слово вернуться осенью обратно. Рота, покинув свои бараки, с песней ушла к окрестным крестьянам на уборку сначала сена, потом и хлеба. По окончании работ с песнями же вернулась обратно на свое место. Все шло нормально и спокойно, и вдруг в начале января 1946 года приезжает в лагерь американская команда с грузовиками отправить роту на родину. Рота оказала сопротивление и заперлась в бараках. Недолго думая, американцы разбили оконные стекла и забросали солдат слезоточивыми бомбами. Тогда открылись двери, и одни выскакивали из бараков прямо в руки американцев, другие резались бритвенными лезвиями, ножами, оконными стеклами или же душили себя полотенцами. Однако все это американцев не смутило — здоровых, избитых, раненых и полуживых, всех, без исключения, погрузили в грузовики и отвезли к большевикам.
После этого случая мы стали беспокоиться за судьбу четырех тысяч наших солдат и офицеров, сидевших в Платлинге в лагере военнопленных. Это были остатки Второй дивизии и Запасной бригады. Назначили инженера A.A. Неллина и Квоченко держать лагерь под постоянным наблюдением, чтобы знать, что там происходит. Оказалось — удвоена охрана лагеря и у входа поставлено два танка. Картина стала ясна, нужна наша помощь. Поднялась на ноги почти вся мюнхенская эмиграция. Некоторые горячие головы предлагали совершить нападение на лагерь с разных сторон, но это значило бы бросить вызов американской армии и дать ей повод расправиться со всеми русскими. Вопрос отпал. Остановились на том, чтобы помочь пленным бежать. В лагерь ввозились сотнями ножницы, чтобы прорезать проволоку, и лопаты для подкопа, а для беглецов были приготовлены документы и местожительство. К сожалению, беглецов было мало, и несколько человек были подстрелены. Большую энергию и оперативность проявили тогда члены организации молодежи при КОНРе — братья Крыловы, Кружин, Комар, Русанов и другие. Квартира К. Попова была превращена в штаб, где мы систематически собирались решать, что предпринять. Сколько раз этим бедным юнцам с полными рюкзаками всевозможного пропагандного материала и документами для оформления людей приходилось переходить австро-баварскую границу туда и обратно для поддержания связи между Мюнхеном и Зальцбургом, где осели немало наших людей. Без визы, истощенные, зачастую голодные, под носом пограничников им приходилось переплывать холодные воды горного Зальцаха в обе стороны, чтобы помочь нашим соотечественникам.
В Мюнхене у нас образовалось несколько штаб-квартир, откуда веером распространялась помощь нуждавшимся, сначала военнопленным, а потом и гражданским беженцам. Так, например, главными пунктами сосредоточения власовцев были квартира инженера К. Попова, квартира К. Крылова, лагерь Шлейсхейм, где образовалась целая сеть, помимо власовцсв. Нельзя умолчать и о той громадной работе, которую там проделали помощник директора лагеря Александр Иванович Никитин, полковник Гегелашвили, семья Николая Александровича Цурикова и многие другие. И все-таки центральное положение и там занимали власовцы, работая сначала под руководством П. Будкова, а потом князя Кудашева. Со временем выяснилось, что то же самое происходило на севере, где обосновался НТС, и во французской зоне, где колоссальную работу проделал полковник Сахаров со своими людьми. Все эти люди, частично организовавшие, частично по собственному почину провели гигантскую работу по делу оформления людей для устройства в лагерях и избавления от советских репатриационных комиссий. Ведь на Ялтинской конференции было решено вернуть каждой стране не только военнопленных, но и гражданских лиц, которые жили в границах этой страны до 39-го года. Благодаря этой громадной работе все официальные беженские инстанции были наводнены всевозможными образцами разных документов довоенного времени. Интереснее всего то, что всевозможные комиссии при проверке беженцев брали как образец для сравнения и достоверности именно наши бланки, крыловского производства.
Но я забежал далеко вперед, вернемся к Платлингу. Большую моральную помощь оказало пленным наше духовенство, выхлопотав себе разрешение каждую неделю служить в лагере всенощную и литургию. Помимо этого, отец Георгий Граббе часто бывал там и помогал людям, чем мог. Особую услугу тогда оказал пленным и архиепископ Автономов. Дело в том, что, будучи по происхождению донским казаком, он получил назначение в Германию для католиков восточного обряда непосредственно от самого Папы и поэтому легко получил аудиенцию у командующего Третьей американской армией генерала Трускотта, в ведении которого находились наши пленные. Собравшись на прием у командующего, Автономов предложил мне сопровождать его, на что я охотно согласился и таким путем получил возможность информировать генерала о личности самого Власова и о его движении. Автономов очень хорошо построил свою речь духовного лица, которое хорошо знает страшную действительность в Советском Союзе и просит генерала дать ему возможность быть духовником для людей, которых посылают на смерть. После этого он передал слово мне. Я постарался коротко обрисовать личность генерала Власова и идею его освободительной борьбы и попутно бросил англо-американцам укор в их неожиданно враждебном отношении к Власову и его последователям. Генерал Трускотт терпеливо выслушал не только наши пояснения, но и обвинения, поблагодарил нас за столь смелые и откровенные слова, сказав, что американскому народу очень приятно будет услышать мнение русских патриотов, и если бы судьба пленных зависела бы от него, он сегодня же дал приказ выпустить их на волю, но он солдат и получил приказ выдать их Советам. «Обратитесь к главнокомандующему, может быть, он сможет вам помочь». Вслед за тем американский офицер, стоявший тут же, спросил меня по- русски: «Вы тоже власовец?» Я ему ответил, что на этот вопрос я отвечу только генералу, но генерал не счел нужным спросить, кто я такой. Прием кончился приглашением нас начальником штаба командующего на обед в офицерской кантине, а затем приглашением на кофе у армейского капеллана, где присутствовал и армейский раввин.
Практическая сторона этого посещения заключалась в том, что генерал сказал, что он получил приказ пленных в Платлинге и других лагерях выдать Советам, но он назначит комиссии в лагерь для опроса людей, и если среди них есть пострадавшие от советского режима, то те не будут выданы, а нас он просит направить переводчиков для комиссий, если таковые найдутся. Что мы тогда и сделали.
В заключение по просьбе Автономова Трускотт дал разрешение ему и двум сопровождающим посещать лагеря для военнопленных на территории, занятой Третьей армией. Благодаря этому мы два раза были у Меандрова в Ландсхуте (с ним сидели советские генералы Айсберг и Севастьянов и три генерала старой царской армии, которых потом освободили) и два раза побывали в Платлинге, где я давал инструкции начальникам блоков в духе высказываний командующего армией. К моему несчастью, люди стали относиться скептически к моим словам, и, когда их допрашивали комиссии, большинство отвечали в духе власовских установок: что, мол, пошел к Власову для борьбы за освобождение моей родины от коммунистической диктатуры. Все эти идейно честные люди, у которых язык не повернулся хотя бы на словах отказаться от своей идеи, были рыцари, и за это потом их выдали. Тогда мне было стыдно за себя, что я кривил душою, а они твердо защищали свою идею, но ведь я кривил душою, чтобы их спасти. Если бы я очутился в их положении, и я бы отвечал, как они, потому что никогда не уклонялся от ответственности да и Власову предложил оставить меня в Фюссене для переговоров с американцами, как его уполномоченного, думая, что тем самым заслоню и спасу его.
Но вернемся к кошмарной выдаче людей в Платлинге: 23 февраля с наступлением рассвета, когда люди еще спали, американская команда с белыми дубинками в руках ворвалась в бараки, и сонных и полусонных людей вытаскивали из постелей. Пытавшихся что-то сказать и сопротивлявшихся лупили почем зря. В суматохе здесь и там образовались группы самоубийц, ждавших очереди получить бритвенный нож; заливаясь кровью, падали вскрывшие себе вены, иные пытались задушить себя полотенцами. Крики, моления, побои. Все это человеческое месиво — раненых, мертвых и обезумевших от переживаемого — в грузовиках отвозили на вокзал и загоняли в товарные вагоны с переплетенными колючей проволокой окнами и запирали их на замок. Буквально по-чекистски. Вся экзекуция проводилась на глазах жен, подруг, сестер и знакомых заключенных, которые месяцами в дождь, снег и стужу маячили вокруг лагеря, ища возможности перекинуться со своими близкими и родными хоть двумя словами. Теперь эти бедные женщины наседали на охрану лагеря, пробиваясь к выходу из лагеря, и все угрозы охраны на них не действовали. Под дулами автоматов они перебегали с одной стороны дороги на другую, надеясь увидеть своих близких, чтобы выкрикнуть им свою боль на прощание. Каждый из них понимал, что это было прощанием навсегда. А по
