Спасший Борьку милиционер гневно тряс его за плечи, обдавая жарким, пахнущим табаком дыханием и заглядывая прямо в глаза:
— Думаешь, я не вижу, что ты сюда шестерить явился. Пахан тебя под срок подставил, а сам, небось, в безопасном месте трофеи ждет! Не жалко свою жизнь под хвост этой крысе бросать?!
Глава 4
Это был вылет на перехват рвущегося к центру Ленинграда бомбардировщика. Лейтенант Константин Рублев считался в полку самым опытным ночным охотником, поэтому его и подняли в воздух по тревоге ведущим звена из трех истребителей.
Наземные службы ПВО[43] обнаружили фашиста слишком поздно — уже над городскими окраинами. Когда тройка «Як-1» настигла врага, его уже некоторое время вели прожектора и обстреливали зенитчики. Но бомбардировщиком управлял явно очень опытный экипаж, который даже под интенсивным огнем с земли продолжал упорно идти к цели.
В ярком свете прожекторов и осветительных снарядов «Хейнкель-111» можно было рассмотреть в малейших деталях. Но и стрелкам бомбардировщика приближающиеся перехватчики тоже были отлично видны. Один из «Яков» при подходе к «хейнкелю» попал в мощный воздушный поток его двигателей. «Як» крутануло вокруг своей оси. Истребитель опрокинулся в штопор, и пилоту пришлось срочно покидать его с парашютом.
Рублев открыл огонь по «хейнкелю» со ста пятидесяти метров, метя в правый мотор, и, как ему показалось, попал. От двигателя оторвались куски металлической обшивки. В это время стрелок с бомбардировщика, а скорее всего, свои же зенитчики, которые даже после появления в световом прожекторном поле «Яков», продолжали некоторое время утюжить небо разрывными снарядами, подбили самолет второго ведомого Рублева. Константин услышал в наушниках шлемофона взволнованный и разочарованный голос сослуживца:
— Командир, у меня поврежден мотор, выхожу из боя… Буду тянуть на аэродром…
В этот момент Рублев уже находился метрах в пятнадцати от бомбардировщика. Красные огоньки вражеских трассирующих очередей мелькали и проносились чуть выше и в стороне от «Яка». Неожиданно для себя Константин оказался в «мертвой зоне», недоступной для огня бортовых стрелков «хейнкеля». Верхний пулеметчик «Не-111» не видел истребитель, притаившийся за высоким килем и стабилизаторами бомбардировщика, а его товарищ по экипажу, находившийся у нижнего MG-I5, [44] тоже не мог поймать в прицел «Як», висящий где-то за хвостовой балкой. Костя злорадно представлял себе, какой переполох сейчас творится в кабине вражеского самолета. Словно в подтверждение его мыслей бомбардировщик в панике начал беспорядочно сбрасывать свой смертоносный груз и разворачиваться.
Рублев дал длинную очередь трассирующих снарядов. «Як» воинственно задрожал. Лейтенанту было отлично видно, как снаряды рвутся под правым крылом, под кабиной пилотов и по центру фюзеляжа бомбардировщика. Ярко вспыхнул правый двигатель «хейнкеля».
Стекло кабины «Яка» забрызгало темным непрозрачным маслом из разбитого мотора жертвы.
— А! Не нравится! Пустил тебе поганую кровь! — радостно воскликнул Костя. Ему пришлось даже открыть фонарь[45] кабины, ибо запачканное маслом стекло ограничивало боковой обзор. Хорошо еще, что масло не попало на козырек фонаря, иначе управлять самолетом и вести огонь стало бы очень затруднительно. Морозный воздух обжигал лицо, но в горячке боя Рублев не обращал на это внимание.
Разорвавшиеся под «брюхом» «Хейнкеля-111» снаряды подбросили пятнадцатитонную махину вверх. Бомбардировщик на секунду завис в воздухе с задранным носом, словно размышляя: падать ему или нет? Затем медленно завалился на правое крыло и обрушился вниз. Прожектора сразу его потеряли. Но Рублеву было видно, как внизу, в черной бездне ночного неба, к земле несется огненная комета, оставляя за собой шлейф ярких искр. Потом она вдруг погасла. Константин ожидал увидеть, как при столкновении с землей мощно рванут баки сбитого им «бомбера», но взрыва не последовало.
С наземного пункта наведения ПВО неожиданно передали: «Щука, добейте “окуня”. Не дайте ему уйти!»
Оказалось, что немец схитрил, — только притворившись сбитым. У земли вражеский пилот вывел свой самолет из «смертельного» пике и выключил горящий двигатель. На планировании он уходил к линии фронта.
Теперь, когда «Не-111» не вели прожектора, отыскать его в густой черной мгле, да еще где-то у самой земли, было очень сложно. В то же время горючего на «Яке» осталось только на дорогу домой. Но как можно уйти и не покарать фашистов, сбрасывающих бомбы на мирные городские кварталы, на спящих людей!
Рублев снова обнаружил немца по трепещущему лепестку синего пламени, вырывающемуся из выхлопного патрубка его единственного работающего двигателя. Вцепившись взглядом в крошечный огонек, Константин быстро догнал «ковыляющего» на одном моторе бомбардировщика. На этот раз Рублев на полной скорости свалился на него, как ангел возмездия. Дал длинную очередь по кабине, расстреляв остаток боеприпасов. Видимо, в последний момент немецкий летчик заметил угрозу и вильнул вправо. Очередь «Яка» вместо кабины пошла на плоскость, срезав оконцовку левого крыла. «Хейнкель» свалился в штопор. Вывести же его из штопора с отбитой оконцовкой не смог бы даже самый опытный пилот. Вражеский самолет врезался в землю с такой силой, что от взрыва «Як» Рублева сильно встряхнуло.
До аэродрома лейтенант добрался на последних каплях горючего, двигатель его самолета заглох на пробежке вскоре после того, как колеса истребителя коснулись земли.
На следующий день командир полка выделил Рублеву эмку,[46] чтобы Костя съездил в город полюбоваться на сбитого им накануне немца.
— Заодно выступишь на митинге в свою честь, дашь интервью прессе. Короче, купайся, брат, в лучах заслуженной славы.
— Да не умею я интервью давать, Николай Петрович, — насторожился Костя, — что я, Бернес или Крючков?[47] Лучше я вообще тогда не поеду.
Полковник пропустил слова подчиненного мимо ушей, сообщив только, что в Ленинград его вызывают по звонку из горкома партии. С собой в город Рублев захватил собранную сослуживцами продуктовую посылку для детей подшефного детского дома из сэкономленных летчиками из своего рациона шоколада,[48] хлеба, тушенки.
«Хейнкель» рухнул на городской Ботанический сад. При взрыве самолет развалился на части, но тела нескольких его пилотов оказались не очень сильно повреждены. Упавший самолет снес крышу и частично разрушил стены оранжереи с тропическими растениями. Было странно видеть посреди заснеженного парка огромный хвост самолета с черным пауком свастики, торчащий из пальмовой рощи.
Встретивший летчика чиновник Ленгорисполкома доверительно сообщил Рублеву, что если бы на место падения фашистского бомбардировщика вовремя не подоспели сотрудники НКВД, то измученное холодом и голодом население быстренько бы успело раздеть убитых немцев и нечего было бы сейчас смотреть. А так Рублев мог полюбоваться на трупы своих ночных противников, посмотреть их документы, награды. Командир экипажа в чине гауптмана[49] являлся кавалером рыцарского креста. В его летной книжке числились рейды на Мадрид, Лондон, Варшаву, Нарвик. Да и подчиненные гауптмана были ему под стать— матерыми вояками. Константину даже не верилось, что он сумел в одиночку одолеть столь опытную и спаянную долгой совместной службой команду.
В какой-то момент «экскурсовод» протянул Рублеву пачку фотографий, найденных во внутреннем кармане комбинезона одного из погибших немецких летчиков. На семейной фотографии была запечатлена красивая молодая женщина с добрым лицом заботливой матери, хорошей жены и хозяйки. Она позировала на фоне аккуратного частного дома вместе с крупноголовым серьезным мальчиком в клетчатой рубашке, шортах и двумя белокурыми девочками в легких пестрых платьицах. В душе Рублева шевельнулась жалость
