тридцати пяти. Она хорошо говорила по-французски и по дороге в госпиталь взволнованно рассказывала Борису, как завороженно следила за воздушным боем, совершенно забыв про назначенную деловую встречу и про все на свете. Особенно ее потряс выход русского в лоб бомбардировщику:
— Это так похоже на корриду! — страстно воскликнула она. — В такой ситуации лишь один из сотни сумеет выждать до последней секунды, инстинктивно не отвернуть, подпустив «быка» вплотную к себе…
Бориса удивило, что молодая женщина так хорошо понимает психологию боя. Но оказалось, что стройная брюнетка была замужем за самым успешным организатором коррид в Испании, а после его смерти, случившейся семь лет назад, унаследовала прибыльный бизнес. Так что ее восхищение было во многом профессиональным.
— Я хорошо успела узнать мужчин. — на прощание сказала летчику дама. — На словах они все герои. Но лишь немногим дано стать классными тореро. И техника здесь — дело десятое.
А первое — то самое, без чего нет настоящего бойца и «звезды» арены, — называют по-разному: храбрость, талант, стиль, искусство. Наш испанский поэт Гарсия Лорка, убитый националистами Франко, называл это словом «дуэнде» — «таинственной силой», которую все чувствуют, но никто не может найти ей рационального объяснения. Вы можете гордиться, что люди назвали вас тореро. У нас это высшая похвала мужчине…
На следующий день началось настоящее паломничество в госпитальную палату, где проходил лечение Нефедов. Нескончаемым потоком шли высокопоставленные чиновники, сослуживцы, репортеры, совершенно незнакомые Борису люди, желающие лично высказать пилоту слова признательности.
После обеда в палату вошел важный, богато одетый человек. Он пылко приветствовал Бориса, поздравил его с победой, а в заключение заявил, что дарит советскому летчику целый пароход лимонов и апельсинов.
— Зачем мне столько? — удивился Нефедов.
— А это уже ваше дело, — улыбнулся испанец. — Вы теперь очень богатый человек и вправе поступать с подарком по своему усмотрению.
В итоге ценный груз отправился детям советских детдомов. А вскоре и русских пилотов отозвали на Родину. Для Бориса бой над Мадридом стал последним на этой войне. В результате ранения была задета кость, и понадобилось более длительное лечение, чем он ожидал. В СССР Борис вернулся с пижонской тросточкой, без которой пока не мог обходиться, так как сильно прихрамывал, и имея в активе более чем достаточное количество самолетов, чтобы именоваться асом.
Глава 19
Грузовик с надписью «Хлеб» на крытом металлическом кузове съехал с шоссе и углубился в лес. Только начинало смеркаться. Двухтонный (вместе с живым «грузом») «ГАЗ» запрыгал на кочках грунтовки. Но сидящий рядом с водителем Артур Тюхис неудобства не ощущал — его мягкое и хорошо амортизированное сиденье обеспечивало пассажиру комфортную поездку.
После дня, проведенного в кабинете, Артур жадно вдыхал полной грудью причудливые запахи влажных трав с близлежащих лугов и смолистый аромат сосны. Временами кабину обдувало душистым и прохладным ветром, который приносил из глубины чащи то запах прошлогодней прели, то грибов, то свежесрубленного пня. Даже сквозь хриплое неровное гудение автомобильного мотора было слышно, как величественно гудят над головой кроны деревьев. «Хорошо-то как!» — умильно подумал Тюхис и дал себе слово, что в пятницу обязательно поедет на охоту; заберется подальше от Москвы — в глушь, на заимку к знакомому леснику, и два дня будет приводить измочаленные работой нервы в порядок наедине с природой…
А в это время за спиной Тюхиса в набитом, как консервная банка хорошо спрессованными шпротами, кузове «автозака» в полуобморочном состоянии тряслись 50 человек. Всю дорогу эти несчастные подтравливались выхлопными газами из специально выведенной в кузов выхлопной трубы. Делалось это для того, чтобы заключенные не могли даже трепыхнуться, не то чтобы сбежать…
По периметру вся территория спецполигона НКВД «Бутово» была обнесена изгородью из колючей проволоки. Проволока была натянута не на специальных столбах, а прямо по стволам деревьев. Артур находил такое решением очень удачным: границу секретного объекта можно было обнаружить, лишь подойдя к ней вплотную со стороны леса. Да и с названием придумано толково. Кто догадается, что на «стрелковом полигоне НКВД» мишенями служат живые люди…
Возле больших деревянных ворот Тюхис предъявил документы двум охранникам с овчарками, и грузовик въехал на территорию «спецобъекта» НКВД.
На Артура снова нахлынули тяжелые воспоминания. Когда примерно год назад прошел слух о готовящихся арестах бывших красных латышских стрелков, ему пришлось написать донос на собственного отца — Яна Тюхиса, бывшего бойца сводной роты латышских стрелков, охранявших в октябре 1917-го Смольный и Ленина, а затем прошедшего всю Гражданскую войну.
Так получилось, что Артур за неделю узнал, когда отец будет арестован. К этому дню он начал готовиться заранее: подарил отцу дорогую немецкую охотничью двустволку фирмы «Зауэр», о которой тот давно мечтал. Прощаясь с родным человеком, сын пригласил ничего не подозревающего отца на охоту и постарался, чтобы прощальный вечер прошел как можно лучше.
По приговору особой «тройки» НКВД Яна Тюхиса приговорили к «высшей мере» и расстреляли на этом самом полигоне. Впервые в жизни после ареста отца Артур взял больничный и ушел в многодневный запой. Но разве у него имелся выбор: предавать или нет?! Разве было бы лучше, если бы погибла вся их семья? А так Артур сумел доказать, что интересы партии для него несоизмеримо важнее и выше частных родственных уз…
Машина остановилась возле дощатого барака. Здесь под замком заключенным предстояло дожидаться своей очереди на смерть. На расстрел полагалось выводить партиями по пять-десять человек.
Четверо штатных сотрудников полигона распахнули двери металлического кузова. Едва живые после отравления выхлопными газами люди вываливались из душегубки и сразу валились на траву. Их тела сотрясали сильнейший кашель и рвота. Охранники с ожесточением избивали лежащих сапогами и винтовочными прикладами. Среди приговоренных были не только мужчины, но также женщины и даже подростки! Омерзительная экзекуция сопровождалась матерной бранью пьяных палачей. Артур брезгливо отвернулся и отошел в сторону.
Впрочем, он знал, что такова стандартная процедура. Затянутый в карательный механизм человек последовательно перемалывался репрессивной машиной — духовно и физически. Здесь, на полигоне, даже имелся специальный человек, чьей профессией было жестоко избивать людей перед самой казнью, чтобы не убежали. Будто они и в самом деле могли это сделать!
Это на прогнившем Западе в смертнике до конца видят человека, предоставляя ему право на исповедь у священника, последнюю рюмку и сигарету. Такой своей снисходительностью к врагам общества американцы и европейцы лишь доказывают свою слабость перед государством рабочих и крестьян, где с врагами народа не принято церемониться. Зачем осложнять дело судебной волокитой и прочими церемониями, если можно без всяких адвокатов — особым совещанием из трех или даже двух человек — кулуарно, за десять минут приговорить опасного для власти человека к смерти и в эту же ночь закопать его труп в лесной яме!
Права человека, милосердие, благо трудящихся и прочая чепуха — все это мещанские иллюзии. Совесть и прочие химеры гуманизма — для буржуазных слабаков! Классовая борьба всегда и везде ведется по беспощадным, террористическим принципам.
Впрочем, для собственного быдла и мирового общественного мнения всегда можно придумать
