Десять «фокке-вульфов» штурмовой группы выстроились плотным клином и пошли вперед, словно закованные в латы конные рыцари Средневековья. Вскоре небо вокруг засветилось от бесчисленных разрывов и пулеметных трасс. Град осколков и пули постоянно стучали по обшивке самолета. Но Хан упорно держался в строю. Весь мир для него сузился до изображенного на борту одного из «Боингов» черного круга с вписанной в него белой звездой — эмблемы ВВС США…
Время спрессовывается до предела. Боковым зрением, периферией сознания Макс отметил, что два соседних крылатых «тарана» уже провалились вниз, пораженные заградительным огнем. Хан, стиснув зубы, продолжал идти вперед. Он ждал приказа ведущего открыть огонь.
Неожиданно что-то сильно ударило в борт самолета. Словно гигантская рука смахнула его с курса. Мгновенно пришло понимание, что получившая серьезные повреждения машина обречена. В таких случаях Хан всегда спешил воспользоваться парашютом, но на этот раз как штрафнику он ему не полагался…
Впереди поле. Для аварийной посадки вроде вполне подходит. Макс направляет машину туда, но вовремя замечает, что оно изрыто оврагами или воронками. Надо срочно искать запасной вариант. А запаса высоты уже не осталось. Внезапно заглох мотор. Тяжелый бронированный «воздушный танк» стремительно понесло прямо на ямы. Справа совсем рядом какая-то деревушка с довольно широкой центральной улицей. Макс бросил машину в правый вираж. Самолет низко прошел над живой изгородью из высокого кустарника бокажа,[171] отделяющей поля от деревенской околицы. Перепрыгнул через черепичные крыши крайних деревенских домов. Оставалось немного довернуть самолет. Но привыкший к чуткой реакции на свои действия со стороны обычного истребителя, Хан недостаточно энергично выполнил новый крен. Тяжелая машина слишком медленно начала переваливаться в нужную сторону и, зацепив крылом телеграфный столб, рухнула вниз с высоты десяти метров.
Пилоту повезло, что он успел выключить двигатель. Благодаря этому, пока он без сознания лежал в кабине упавшего истребителя, тог не загорелся. А то, что секунду назад стало причиной аварии, возможно, спасло ему жизнь: хорошо бронированный, массивный и крепкий, как танк, «Fw-190» выдержал столкновение с землей и не развалился на части, став спасительной капсулой для своего пилота.
На центральной улице небольшой французской деревни лежал разбитый самолет с человеком внутри, и никто из местных жителей не решался или не хотел подойти к нему, чтобы посмотреть: жив ли его летчик и не нуждается ли он в помощи. За несколько лет насаждения победителями «нового порядка» французы научились пассивному сопротивлению оккупантам.
В больницу Макса доставили только через одиннадцать часов после аварии. Как потом сказал оперировавший его врач: «Вас как будто пропустили через костоломную машину. И будь вы не так надежно скроены, я смог бы на два часа раньше уйти с работы домой».
После госпиталя Макс наконец получил направление в свою родную часть, воюющую в России. Перед отъездом на фронт ему был предоставлен двухнедельный отпуск.
Алиса тоже сумела отпроситься на неделю из берлинского госпиталя, в котором теперь работала, и они вдвоем исчезли из страшного мира с его голодом, вечным животным страхом смерти, несправедливостью. Перед отъездом влюбленные обвенчались. Так что это было фактически свадебное путешествие.
Поезд прибыл на маленькую железнодорожную станцию в австрийских Альпах. На площади перед вокзалом влюбленные обнаружили кафе с прекрасным видом на заснеженные горные вершины. Они постоянно твердили друг другу, как хорошо, что они здесь, и как прекрасно они проведут эти дни, словно повторяя магические мантры, отгоняющие несчастья. Но все вокруг выглядело таким удивительно спокойным и уютным, что вскоре, действительно, на душе у Макса и его спутницы воцарилось радостное умиротворение.
Только однажды Алиса вновь завела разговор о своих берлинских соседях — семье евреев. По ее словам, в 41-м за этой уважаемой среди знакомых берлинцев пожилой четой пришли грубые мужланы из гестапо. Несчастных стариков отвезли в берлинский еврейский госпиталь, служивший сборным пунктом для отправки евреев в лагеря смерти. С тех пор Алиса ничего не знала о судьбе доктора, лечившего ее еще ребенком, и его всегда ласковой и гостеприимной жене. Хотя девушка была ни в чем не виновата, ее мучили угрызения совести от мысли, что возможно она могла чем-то помочь старикам, но не сделала этого.
— Я знаю, что ты истинная лютеранка, — нежно обнял девушку мужчина, — но давай договоримся: пока мы здесь — о политике ни слова. Позволь разгребать авгиевы конюшни тем, кто остался копошиться в том мире. А в этот войдем, стряхнув грязь с ботинок…
В отеле предупредительный администратор проводил молодоженов в двухместный уютный номер с великолепным видом на горы и пообещал послать служащего забрать их багаж из вокзальной камеры хранения.
— Оказывается, еще есть места, где война совсем не чувствуется, — удивленно сказала Максу Алиса вечером в ресторане после дня, проведенного на горнолыжном склоне, заполненном сотнями хорошо одетых и беспечных отдыхающих. Макс тоже невольно задавался вопросом: почему эти молодые и здоровые на вид мужчины не в армии, а здесь? Впрочем, какое ему до кого-то дело…
Все следующее утро Макс и Алиса провели в постели, занимаясь любовью. Уже было решено, в какой именно ресторан они отправятся на обед. Затем девушка начала вслух смаковать, как после обеда они возьмут в аренду лыжи, и подъемник канатной дороги понесет их над самыми верхушками заснеженных елей к залитой солнцем вершине.
Вдруг позвонил портье и сообщил, что у него есть для Алисы какое-то письмо. Девушка быстро оделась и отправилась за ним. На прощание она немного виновато улыбнулась Максу и пообещала, что через три минуты вернется. Но Алиса не вернулась — ни через обещанные три минуты, ни через полчаса, ни через час.
Чем-то расстроенный портье сообщил господину офицеру, что его девушку попросили вызвать двое недавно приехавших мужчин. Визитеры объяснили гостиничному служащему, что они берлинские друзья остановившейся в отеле фройляйн и хотят сделать ей сюрприз своим внезапным появлением. Переговорив с мужчинами, невеста господина офицера вышла с ними на улицу, там их ждала машина, на ней они все и уехали.
Остаток отпуска Хан провел в попытках выяснить судьбу своей невесты. Только за два дня до отъезда на фронт Макса пригласил к себе высокий чин из гестапо. Он долго задавал летчику вопросы о том, кого из знакомых своей невесты он знает, слышал ли господин полковник от нее какие-то имена и адреса.
Этот маленький человек с тонкими губами и цепким, почти немигающим взглядом светлых невыразительных глаз напоминал Хану липкого паука, расставляющего вокруг него свои сети. Макс уже понимал, что его любимая оказалась в руках гестапо. Теперь он был уверен в том, что это месть за тот инцидент с французским замком, который он по глупости вытащил изо рта у секретной полиции в сороковом. «Они не забывают обид и умеют ждать», — удивленно подумал Макс и почувствовал, как по спине пробежали мурашки, как это бывало не раз в предчувствии опасности.
Но вместе с тем он был уверен, что сумеет вырвать дорогого ему человека из объятий этой страшной организации. Ведь Алису наверняка арестовали по какому-нибудь надуманному обвинению.
Но под конец разговора гестаповец наконец раскрыл карты, и Хан ужаснулся. Его подруга обвинялась в том, что она принимала активное участие в деятельности тайной организации, создавшей по всему рейху сеть тайных убежищ для евреев и помогающей им через цепочку секретных станций покидать Германию и пробираться в нейтральные страны. По словам гестаповца, за такое преступление полагается смертная казнь.
— Скорее всего, вам придется искать другую невесту, — посоветовал на прощание гестаповец и перевел взгляд на свою машинистку, платиновую блондинку. — Преданные режиму люди должны тщательно выбирать себе жен.
