— Я попросил Любашу разыграть небольшой театральный этюд с твоим участием, чтобы заполучить старого друга для приватной беседы. Надеюсь, ты не в обиде на нас за такой творческий экспромт?
Голос из темного угла позвал девушку в комнату. Она тут же явилась, гордо покачивая бедрами, и первым делом распахнула шторы. Призрак рывком поднялся с кресла и подошел вплотную к Нефедову.
— Ну что, теперь признал школьного товарища? — Его губы растянулись в неком подобии улыбки: — Надеюсь, не забыл, чем обязан школьному дружку?
Конечно, Борис помнил, как почти пятнадцать лет назад кадровый сотрудник НКВД и его приятель детства Артур Тюхис пообещал помочь ему выйти на свободу из тюремных застенков. Тогда только что вернувшегося с испанской войны летчика арестовали по ложному обвинению, и все шло к тому, что дело для героя обороны мадридского неба кончится в безымянной могиле для расстрелянных. Но Нефедов не разделил трагическую судьбу многих своих недавних сослуживцев и командиров. Как Тюхис и обещал, его однокашника тогда действительно выпустили.
Но затем, уже во время Великой Отечественной войны, были странные визиты полковника СМЕРШа в особую штрафную авиачасть, которой командовал капитан Нефедов. Борису эти визиты были интуитивно неприятны. Он чувствовал фальшь в словах знакомого, разыгрывающего из себя друга. Но, помня о том, что это Тюхис помог ему выбраться из застенков НКВД, Нефедов старался быть благодарным и ничем не обидеть одноклассника. Он не догадывался, чем заканчиваются эти визиты Артура.
Только значительно позже Борис узнал, что вместе с особистом особой эскадрильи майором Лакеевым Тюхис тайно вызывал его летчиков на разговор. В ходе таких бесед Артур вынуждал штрафников дать показания против своего командира, письменно подтвердить, что будто бы капитан Нефедов планирует всем составом своей части на боевых самолетах перелететь к немцам…
А потом Борис получил письмо от одного своего однокашника, в котором тот между прочим сообщал, что Артур застрелился. Узнав о его смерти, Борис по-христиански простил все и забыл о его существовании. Поэтому его так поразило нежданное воскрешение Тюхиса.
Артур остался доволен произведенным эффектом. Видимо, он не догадывался о том, что Борису удалось кое-что выяснить об истинной цели его «дружеских» визитов на фронтовой аэродром в середине 1944 года. Поэтому чекист привычно нацепил маску старого друга.
— Я рад, что мы наконец свиделись, — проникновенно произнес он. Некогда безупречное лицо светловолосого мужчины было страшно изуродовано, но своим единственным глазом он смотрел на Нефедова ласково. Борис вспомнил недавнее предсказание Вольфа Мессинга: «Опасайтесь одноглазого человека. Циклоп давно охотится за вами!»
Артур не мог простить Нефедову того, что вместо заслуженных генеральских погон, ему пришлось в 44-м стрелять себе в голову. А ведь еще с предвоенных времен молодой сотрудник органов безопасности сумел заслужить у начальства репутацию большого эксперта по военной авиации. В мастерстве придумывать несуществующие заговоры, придавая им максимально правдоподобный вид, чтобы высшее руководство страны по заслугам могло оценить бдительность тех, кому поручено держать карающий меч госбезопасности, талантливому молодому латышу не было равных. «Если заговора нет, его можно „срежиссировать“» — таково было кредо делающего ослепительную карьеру офицера НКВД.
Дело о перелете на сторону врага боевой авиачасти могло стать ослепительным пиком карьеры Тюхиса. Но тогда Артур слишком увлекся блефом. Выдав себя в рискованной игре с германским абвером[42] за одного из организаторов готовящегося перелета штрафной авиагруппы, полковник военной контрразведки НКВД пошел ва-банк: чтобы форсировать ход операции и убедить немцев в искренности своих намерений, Тюхис на свой страх и риск без согласования с руководством подкинул немцам кое-какую секретную информацию о дислокации наших частей и оперативных планах действия советской авиации в полосе предстоящего крупного наступления.
В итоге Артур упустил крупный выигрыш и чуть не расстался с собственной жизнью. Тюхис до мельчайших подробностей помнил тот страшный день, когда его вызвал к себе Берия и ледяным тоном сообщил, что у шефа СМЕРШа Абакумова есть неопровержимые данные о его преступной деятельности:
— Мы не можем допустить, чтобы на органы государственной безопасности легло пятно позора. Вы должны сегодня же подчистить за собой то, что напакостили. Иначе нам придется помочь вам это сделать.
В этом разговоре просто не нашлось ниши для того, чтобы подчиненный мог попытаться оправдаться перед руководителем. Берия просто отдал приказ, а Тюхис обязан был его выполнить.
Но по счастливому для самоубийцы стечению обстоятельств пуля отрикошетила от коренного зуба и вышла через глазницу. Затем Артуру повезло еще раз: его не добили свои же. Для главных действующих лиц этой истории пустивший себе пулю в голову офицер госбезопасности был только шахматной фигурой, на которую в разное время имели виды конкурирующие между собой абакумовский СМЕРШ и НКВД Берии. За те восемь с половиной месяцев, что получивший тяжелейшее ранение чекист балансировал на тонкой грани между жизнью и смертью, а потом медленно выздоравливал, начальство про него забыло. Тюхиса просто списали со счетов, как калеку. Это его и спасло. Артур не только сумел выкарабкаться фактически с того света, но впоследствии был прощен своим шефом и вновь взят в дело как ценнейший специалист по организации крупных провокаций. Он вновь оказался всем нужен и занял ответственный пост в следственной части по особо важным делам МГБ СССР. Среди узкого круга осведомленных людей этот департамент Министерства госбезопасности неофициально именовался «кухней заговоров», ибо здесь придумывались и раскручивались многие громкие процессы конца сороковых — начала пятидесятых годов.
Теперь Тюхис твердо намеревался взять реванш сразу за все свои прошлые неудачи. А пока он пригласил Бориса к столу. Прислуживала им Люба-«Изольда».
— Мне нужна твоя помощь, Борис, — проникновенно обратился он к школьному товарищу. — Только тебе могу довериться в этом деле. Сам знаешь, в Корее мы основательно забуксовали. По последним сводкам, наша авиация несет там большие потери. В последнее время наши летчики-истребители допустили, чтобы американцы разбомбили несколько стратегически важных объектов на территории наших корейских и китайских союзников. Что это, я тебя спрашиваю, как не саботаж, стратегическое бессилие, преступная халатность или даже прямое предательство?
Тюхис завел разговор о недавнем массированном налете американской авиации на стратегически важную гидроэлектростанцию Супхун, расположенную на реке Ялуцзян. Он подавал нашумевшую историю, как грандиозный провал командования воюющего в Корее 64-го истребительного авиакорпуса.
Иностранная пресса много писала о том, что американские летчики наблюдали, как более двух сотен МиГов, базирующихся на аэродромах вблизи Аньдуна, при подходе «Летающих крепостей» взлетали и трусливо брали курс на Маньчжурию, и что, мол, ни один из них не попытался атаковать американскую воздушную армаду. «Способные нападать лишь из засад в пределах пресловутой „Аллеи МиГов“, русские варвары бежали при виде приближающегося воздушного флота, представляющего высокоразвитую западную цивилизацию. Не способные действовать в открытом бою лицом к лицу, пилоты МиГов спешили унести ноги, оставив корейские объекты беззащитными» — таков был лейтмотив публикаций в западноевропейских и американских газетах.
На самом деле Борис хорошо знал, что в этот день ни один МиГ вообще в небо не поднялся. Причина же того, что командование корпуса не попыталось выставить надежный заслон на пути врага, была связана с погодой. Ко времени подхода американцев к Супхунской ГЭС мощный грозовой фронт с низкой облачностью и сильным дождем полностью закрыл все запасные аэродромы в Маньчжурии. Он быстро продвигался и находился непосредственно у Аньдунского аэроузла. Наши самолеты, будь они подняты в воздух, никаких шансов на благополучную посадку не имели. Истребительная авиация 64 ИАК, вылетевшая на перехват противника, наверняка бы погибла из-за штормовых условий. В этой ситуации командир корпуса принял трудное, но единственно правильное решение: МиГи на отражение массированного налета противника не поднимать.
Что же касается упомянутых Тюхисом больших потерь и в целом неспособности нашей авиации, выражаясь языком профессиональных боксеров, постоянно держать американцев и их союзников «в углу», как это было на первом этапе войны, то как участник боев в Корее Нефедов знал как минимум две причины
