Что-то безусловно давило на меня. Здесь, на этой кухне, меня явно держали за горло. В дверях показался Валюша, успевший уже где-то вздремнуть, отлежать щеку и оставить штаны. На нем была коротенькая рубашечка и помятая шапочка морячка с большим голубым помпоном. Вид заспанного Валюши напомнил мне, что я не спала больше суток, и теперь мне было очень трудно отделаться от этой мысли. Я поморгала, потянулась, зевнула. Зевнула еще раз. Все-таки мы много пили и курили всякой дряни.
«… как будто что-то тащится за мной… или кто-то… нужно пройтись… пройти. В комнату… чего ж ты вцепилось?…»
— Лилит, я спать.
— Чего?
— Спать. — Она пожала плечами и отвернулась к микроволновке.
Я потащилась на наш рабочий диван. Проваливаясь в тяжелый мутный сон, я поняла, что висело на моей штанине все это время. Черный глубокий немигающий взгляд.
Я забыла, когда в последний раз просыпалась не по будильнику. Поэтому открывать глаза не хотелось, а хотелось лежать на боку. Естественно, на другом боку. Я перевернулась и уткнулась носом в мягкое. Я чуть-чуть приоткрыла один глаз и увидела крупные волокна обивки дивана. Красные, черные, синие мохнаты… Рабочий диван, сколько я его помнила, был белым. Кожаным. И ничем никогда он не застилался. Что происходит? Я перевернулась на спину. Потолок наш. Занавески голубые. Рядом, как всегда, кто-то тихо переговаривался. Обивка. Я отодвинулась. Это был совсем незнакомый кулек, темных тонов, длиной с человеческий рост. Я поднялась, села, дотронулась до кулька. Кулек был человеком, и кулек явно спал мертвецким сном.
«Интересно, сколько времени?» — думала я, нашаривая туфли под диваном, «Окукливаются в твоей кровати все, кому не лень» — я вышла в коридор, посмотреть на часы и выяснить, кто остался на студии. «Наташа, вроде, выспалась, должна работать, Валька тоже, Бурая… Бурая вообще не спит…Оля, черноглазая блядь…» Я встала. Я не могла дальше идти. Я дальше идти не могла. Я впервые в жизни ощутила, как тошнота разливается по всему телу, тошнило даже локти и большие пальцы ног. Мы все мысленно готовы к этому. И будем готовы, если это произойдет через неделю, через месяц. Не сегодня. Не сейчас.
— Проснулась.
— Бери девку.
Теперь нас было шесть человек. Настя сидела напротив и изящно курила. Двое больших мужчин сидели слева и справа от меня. Один рядом с Новенькой.
— Бурая где? — я не узнала свой голос. И как это в фильмах они все такие мужественные и спокойные?
— Бурая выбросилась с седьмого этажа этого дома. — Так я узнала, что наш дом семиэтажный. — Наркотики, там, недосып, алкоголь, психика у нее чувствительная стала.
— Лилит? — наверное, мы все в душе мазохисты.
— Лилит здесь. Но тоже в плохой форме, — мне до одури ясно припомнился кулек в нашей кровати. Я поняла, что разрушаюсь, что мне очень хочется лечь.
— Живая?
— Думаю, уже нет.
— Ну и зачем? Денег тут все равно никаких.
— Киса, не все в жизни делается только ради денег. Некоторые вещи — ради чистого удовольствия. Ты спрашивай, спрашивай. — Подала голос Настя.
— Текки?
— Ее не застали, видишь ли, на студии, она улетела к бабушке в Новороссийск. Может, тебя Танечка интересует еще?
— М, — я вовремя закусила губу, но подбородок сам уже начал морщится, а рот пополз куда-то вниз. Кем надо быть, чтобы ее хотя бы ударить?…
Я зачем-то решила встать, просто забыла, что нельзя, наверное, просто на автомате встала, но тут же получила удар в правый бок такой силы, что больше встать я не могла. Ноги стали хрупкими как стекло, соображала я плохо, со мной явно о чем-то разговаривали. И было в этих словах что-то обидное. Я вообще как-то не сразу поняла, что меня методично и со вкусом избивают, видимо, я еще находилась под легкой анестезией после вчерашнего. Резкая боль снова прошила правый бок, еще… и еще… Я услышала, как звонит телефон Насти — она не брала трубку, и скользнула в глубокий беспомощный ужас.
Я с трудом разлепила веки и тут же слепила обратно. Надрывно пищал мобильный. Я резко выдохнула. Завела все-таки. Никогда в жизни спать не лягу больше. Отлежала ноги, печень остро болела, организм требовал минералки, перевернуться на левый бок, бросить пить, курить, нюхать и пописать уже наконец.
— Кошмары?
Вечно эта блядюга появляется, когда она так сильно нужна.
— Убирайся, — промычала я, не поворачиваясь.
— Я просто хотела пофотаться, в дальней комнате лампы не горят.
Хоспади, если ты есть… пусть она превратится в бутылку боржоми. Или в коробку сока.
— Олечка, я сдохну сейчас. Принеси попить.
— Может, убраться все-таки? Ладно, сейчас. — Шаги. Босиком. Шаги обратно. Запах теплой женской кожи.
— Пейте, больная.
Я наконец перевернулась на левый бок и жадно припала к протянутой емкости, не открывая глаз. Персиковый. Хороший мой.
— Где они? — я приоткрыла глаза и увидела темный сосок крупным планом. Процесс пробуждения потихоньку пошел.
— Бурая сканирует мой паспорт и водительские права… — она что, совсем голая что ли? Нет, в красных бусах… эти новенькие, ни стыда, ни совести перед ветеранами…
— Лиля твоя спит… — она почесала сгиб локтя. Красный маникюр, короткие ногти, белая кожа, черная графичная стрижка, скопированная, видимо, с Жанны Д’Арк…
— Натусик работает, — …нитка тоненьких красных бус, как порез на шее, мускулистая худая спина…
— Валюша курит в туалете… — узкие длинные кисти, совсем женственные, как укор ее мальчишеству. Чем она пахнет таким странным? Лимоном? Ванилью? Медом? Пыльцой одуванчика?
— Приходили Аланик и тихая девочка такая… забыла, как зовут… — она перегнулась через меня за коробкой сока и налила мне еще. Конечно, блин, мы не забудем коснуться невзначай кожей своей блядской… ароматной своей кожей.
— Таня зовут, — я послушно медленно пила сок. Какая же у нее горячая кожа. Интересно она везде такая горячая?..
— Где здесь сохранять?
—
— А это ваши? Ни фига себе!!!! Это у тебя такая грудь?? — заорала она. Ну, чему их в институтах учат?
— Грудь как грудь, — польстилась я. Она нагло изучала наши садо-мазо фотографии с Лилит. — Вот эта ничего. — Я сощурилась, на фотке красноволосая огненная Лилит держала меня за волосы сзади и тянулась поцеловать шею. — Тебе нравятся грубые девочки?
Я сглотнула. Она не сводила взгляда. Темного тугого тяжелого взгляда. Я взяла себя в руки.
— Ты тут если будешь всем теткам глазки строить, тебя надолго не хватит. Я-то, видишь, взгляд держать смогу, с остальными может плохо быть, — я осторожно встала и пошла в ванную, не упустив шанса снисходительно потрепать ее по щеке.
