выползают на крышу, амазонки на агапевессу.
— Помни, где ты стоишь, Мелета, — строго сказала царица. — И помни, что ждет тебя. — Годейра испугалась, что девушка окончательно утопит себя и потянет за собой ее.
— Я не боюсь теперь ничего. Единственное, за что я благодарю вас, — вы научили меня не бояться смерти. Я готова умереть. Убейте меня — все равно я буду знать, что моя мать честная женщина и она нашла свое счастье. А если я останусь в живых, я все равно уйду от вас. И еще я скажу вам: там я оставила человека, который любит меня. И я люблю его. Он смелый, добрый, благородный...
— Хватит, Мелета! —перебила ее Пелида. — О себе ты сказала все. Пусть говорят другие. Твое слово, кодомарха.
— Высокий суд и вы, дочери фермоскиры. Сейчас вы сами слышали: Мелета призналась своем кощунственном грехе, и я именем великой амазонки обвиняю тебя, Мелета, в предательстве заветов богини, в попирании чести дочери Фермоскиры, во лжи, обмане и трусости. Я обвиняю также педотрибу Фериду в развращении своей дочери и внучки и считаю ее источником всех грехов наших. Сообщники предательниц не подлежат суду, мы предадим их воле Священного Совета. И я говорю вам: никогда не будет пощады тем, кто нарушит наши священные заветы! Никогда и никому. Если я согрешу — карайте меня. Карайте всякую, будь она простая метека или великая царица. Я прошу покарать богоотступницу смертью.
— Говори ты, Беата.
— Мы хотим убить девушку за проступок, в котором виноваты сами. — Беата не успела обдумать свою защитительную речь, она говорила то, что сейчас приходило в ее голову, в сердце. — Разве этому нас учат боги? Разве неправда, что Антогора убила Лоту без суда и никто ее не винит за это? Разве неправда, что перед нами стоят старая да малая, на руках которых нет крови и вся вина их в том, что они хотели жить рядом, одна с дочерью, другая с матерью. За что мы хотим предать их смерти? Если амазонки — дочери Фермоскиры, то вы — их матери. И, стало быть, вы виноваты в их проступках. Ты, царица, виновата в том, что долго терпела самовольство кодомархи и не защитила Лоту от злобной клеветы, тем самым отдала защиту нашей лучшей воительницы в руки дряхлой женщины, несмышленой девчонки и даже бывшей рабыни. Это я, приемная мать Мелеты, должна нести вину за то, что не уберегла ее в походе и не знала о ее замыслах. Ты, Лаэрта, виновата в том, что не знала, что на душе у твоей ученицы, и не помогла ей. Но больше всех виноваты жрицы храма и ты, Священная! Это вы владеете душами амазонок, ваше дело спасать их, а не убивать. Ты, Пелида, вершительница правосудия, обагри свои руки в невинной крови девочки, ты, Антогора, прибавь к своим преступлениям еще одно, самое страшное из всех! Ты, Священная, растопчи еще одно сердце и вознеси после этого молитву богам. Не проступят ли на чистой белизне пеплоса верховной жрицы кровавые пятна? Неужели, отдавая это дитя смерти, вы останетесь спокойны? Если это так — вершите свое черное дело. Я никогда не отдам свой голос ни здесь, ни на Священном Совете за это дело величайшей несправедливости. У меня все.
— Суд выслушал обвинение и защиту, — сказала, вставая, Пелида. — Мы удаляемся к приговору.
Атосса тревожно прислушивалась к шуму на площади. Она, как никакая другая из ее предшественниц, любила выходить на агору, делала это часто и умела воздействовать на толпу своими речами. Она чувствовала пульс агоры. Сейчас сердца амазонок бились не в лад. Было заметно, что многие, очень многие под влиянием речи Беаты. Атосса рассчитывала, что полемарха не осмелится выступать так резко и так горячо. Не входили в расчеты Священной совершенно неожиданное признание Мелеты и весть о том, что Лота жива. И уж совсем обескуражило Атоссу, да и всю агору, отречение Мелеты от устоев Фермоскиры. Сейчас Атосса думала — прежние решения надо менять. Указание Пелиде было дано, его не изменишь — смертный приговор Мелете будет вынесен. Его должен утвердить Совет Шести... Там Атосса найдет лучший выход.
И снова перед Мелетой колышется море голов на агоре, и голос Пелиды, резкий и бесстрастный, звенит в словах приговора:
— Именем великой Ипполиты, именем заветов, которые она нам дала и которые никто не может изменить или нарушить. Верховный суд Фермоскиры признал Мелету Лотиду и Фериду Аэлиду виновными в кощунственном попирании священных законов земли нашей, в нарушении устава боевых походов, в потере чести и гордости амазонок. Во имя чистоты наших рядов суд постановил вышеуказанных Мелету и Фериду предать смерти у подножья храма великой наездницы при всем народе. Приговор подлежит утверждению Священным Советом.
На агоре воцарилась тишина. Было слышно, как шелестят листья на тополях, обрамляющих агору...
... На следующий день собрался Совет Шести. Первой, как всегда, заговорила Атосса:
— Ты, царица, ты, Беата, хотите оставить девочку в живых. Поверьте, мне тоже не нужна ее смерть. Не злоба движет моими речами, а разум. Вы думаете, я вышла на суд, как и сейчас, с одним желанием — убить? Нет. Я не спала две ночи, и, признаюсь вам, я не знаю, как поступить? Оставим на время ее растленную душу, поговорим о другом. Сердце мне подсказывало: может, старуху и девочку следует отпустить к Лоте, если она действительно жива? Разум ответил — нельзя. Она приближенная полемархи и царицы, она знает все наши тайны. Не дай бог, если она попадет к врагам и поведет их на Фермоскиру. Ей известна каждая щель в крепости. Она знает не только все наши заставы и сколько на этих заставах стражниц — она знает сколько стрел в колчане каждой гоплитки. Сердце подсказывало мне: может, ее следует послать пасти скот или ловить рыбу? Разум протестует—нет. О, я представляю, как ее будут слушать наши рабыни. Сейчас их бунты мы подавляем легко, но что если во главе их встанет амазонка? Вас не страшит это? Вы слышали, как дерзко она говорила на суде. И мы еще не знаем, что после этого будут думать о наших законах молодые воительницы. Вот о чем я думала всю прошлую ночь, и говорю вам: вспомните, как поступают амазонки в бою. Если ранена рука и начинает синеть — воительница отсекает ее, чтобы не умерло все тело. Так должны поступить и мы, да простят нам боги эту жестокость. Я сказала все.
Шестерка долго спорила между собой и согласилась в конце концов: приговор утвердить, казнь отложить до неопределенного времени. Ждать совета богов. Может быть, великая наездница снова явится в сновидениях Гелоне и посоветует, как быть.
— Напрасно все это, — сказала недовольно Антогора после Совета, когда они остались вдвоем в покоях старшей сестры. — Царица сделает все, чтобы вырвать из темницы преступниц.
— Я на это и рассчитываю, — спокойно ответила Атосса. — Мы даже поможем в этом. А когда Мелету вывезут за город, мы поймаем ее, и тогда Годейра будет в наших руках. Я уничтожу их всех.
— Мудрость твоя воистину безгранична, —сказала изумленная кодомарха. — Но меня беспокоит Беата. Я все время думала, что она с нами.
— Всегда помни: Беата — дочь ясновидящей. Ее нельзя подозревать.
НОЧИ БОЛЬШИХ РАЗДУМИЙ
Жизнь рабыни ужасна.
Она страшна не тем, что проходит в непосильном труде. Вольная селянка тоже много и непосильно работает. Самое страшное в жизни рабыни — беспросветность. С первого дня, как только рабыню определят в каменоломни ли, в рыбачьи ли станы, на виноградники ли — она уже знает: ей отсюда не вырваться. Будет изнурительная работа, полуголодное существование, побои, издевательства и смерть. Либо от истощения, либо от болезни, либо от палки надсмотрщицы. Часто доведенные до отчаяния «тела» пытаются бежать. Но их всех, как правило, ловят, убивают и бросают в землянку, где они жили. Для того, чтобы все знали: вот что будет с каждой, кто захочет убежать.
И представьте себе — в этом беспросветном мраке перед рабыней блеснет луч надежды. Просвет надежды в мрачной стене рабства.
Таким лучом для рыбачек Леагры стала Чокея. Поначалу она как?то сумела сдружить собранных из разных мест рабынь рыбачек. Они по ее совету стали помогать друг другу, и рабская жизнь стала чуточку легче. Чокея всегда была против одиночных побегов. Она говорила рыбачкам: для того, чтобы вырваться
