Састию, обвела взглядом юных служительниц. — Мне надо переговорить с тобой наедине.
Они вышли из храма, присели на скамью в тени гигантского ореха.
— То, что я тебе скажу сейчас, не должен знать никто. — Гелика еще никогда не видела пифию столь божественно прекрасной. — Сегодня ночью ко мне явилась богиня-Дева и вот ее слова: «Великую тайну богов тебе я открываю — должны в весенний день Великих Дионисий большое зло свершить посланцы скифов… И я, по воле Зевса, вселюсь сегодня в тело юной девы, которая младенца родила… И голосом ее спасу прекрасных, угодных богу херсонесских дев… И с башни извещу о злом коварстве… И возвращусь на лодках в божий храм…»
Гелика, потрясенная услышанным, встала. Она пыталась сделать шаг, но ноги не слушались ее.
— Не можешь шаг ступить?
Гелика качнула головой.
— Сейчас в тебя вселится богиня-Дева…
Дрожь прошла по телу девушки. И что-то изменилось в ней. Она смело сошла с места. И вдруг сказала.
— Мне нужно два коня… и пеплос твой, божественная Коро… Я знаю… за младенцем ты присмотришь…
Не делая ни одного лишнего движения, Гелика оделась в охотничий таврский костюм, взяла приготовленный Коро узелок, приторочила его к конской сбруе и, ни слова не говоря, вскочила на коня.
— Я буду на третий день от праздника Великих Дионисий, — сказала она и ускакала в сторону Херсонеса. И по ее божественному облику видно было, что нет такой преграды, которая могла бы ее остановить…
ВЕЛИКИЕ ДИОНИСИИ
И в Херсонес пришла весна. Все ярче дни, все теплее пригревает солнышко. Зазеленели холмы вокруг города. Фиалки, овеваемые теплым ветром, разнесли по улицам нежный аромат любви.
И надежда поселилась в сердцах граждан. Осенью и зимой не было ни одного набега на клеры. И многим хотелось думать — а может быть, все обойдется? Может быть, скифы не будут больше грабить клеры? Ах, как хотелось спокойно жить, засеять поля, подготовить виноградники к новому сезону! И поверили херсонеситы в спасение: уж коль осенью, когда закрома ломились от урожая, скифы не напали на город, то зачем им это делать весной? А может быть, испугался Агар новых трех кораблей, великолепных триер, что за зиму были закончены и спущены на воду?
Так или иначе, а город все больше расцветал под властью Евфрона. Из уст в уста передавались его крылатые слова. Зимой, когда на Совете десяти кто-то предложил разобрать театр и построить из его блоков противотаранную стену, Евфрон сказал: «Уж лучше я останусь без стен, даже без города, чем лишить мой народ театра! Народ без театра, что тело без души. А если вырастет народ без любви к родине — это все равно, что человек без головы. Руками машет, ногами топает, а все мимо!»
За зиму Евфрон не убил ни одного человека. После той казни он, казалось, сам был потрясен. Старики еще ворчали — нет выборов, нет сменных должностей, все решает преданность Евфрону! Но молодежь и слушать их не хотела. Почти все юноши были записаны в ополчение. Тем, кто победнее, из священных сумм были выделены деньги на полный комплект гоплита. В гавани стучали топоры — строились триеры. По вновь отстроенным крепостным стенам день и ночь ходила стража. Соседние полисы тоже присмирели. Уже никто не рисковал продавать пшеницу и вино на сторону — в Гераклею и Пантикапей. Все везли в Херсонес. Ибо знали — попадется купец на продаже на сторону, весь товар конфискуют. И никто не заступится. Все знают — война приближается. Городу нужны припасы.
У Сириска и Гераклида тоже радость — на семейном совете решили восстанавливать фамильный клер, отстраивать дом. Восстановить сады и наделы. В этом очень помогли деньги, полученные Сириском от Совета десяти за удачную миссию к Амаге. Решили:
сразу после Дионисий — всей семьей, вместе с рабами, на клер. Денег хватило и на новую лодку, и на то, чтобы восстановить дом. А главная радость заключалась в том, что и сад и виноградник, и все участки клера остались не тронуты. Скифы (или ойропаты?) сожгли дом, разбили пифосы. А все остальное было целехонько.
Шла весна. Приближались Великие Дионисии. Архонт-эпоним[27] (им был избран в этом году Пифострат-гераклеец) бросил клич: нужны деньги на организацию шествия, на праздник в честь Дионисия. Гераклид без колебаний выделил нужную сумму. И Сириск, и Килико, и Аристо с радостью согласились. Крит же был в восторге. Это давало ему право идти в процессии в полном воинском облачении во главе шествия. Килико тоже была уверена — она будет там же, среди канефор — самых красивых девушек, несущих священные корзины.
Несколько дней ушло на приготовления к празднику. Весь город, казалось, забыл обо всем, кроме приближающихся Дионисий. Шились костюмы, обновлялись статуи Диониса, заготовлялись угощения, откармливались жертвенные животные. И только стража на стенах еще думала о войне. Они так же зорко всматривались вдаль, туда, где на сигнальных вышках сидят дежурные воины, готовые в любой момент зажечь огонь, если опасность вновь появится в пределах Херсонеса.
Был вечер, последний вечер приготовлений.
— Ну, как? — Крит, сверкая доспехами, прошелся по дому. И только Килико, пожалуй, не уступала ему в великолепии. Розовый прозрачный хитон, украшенный фиалками и розами, золотой венок из роз и плюща, сандалии с золотистыми тесемками — казалось не может быть ничего прекраснее.
Когда Килико надела ожерелье из розовых сердоликов, то самое, потерянное и найденное ею на клере, Сириск вспомнил Скилла, пожар и все-все…
— То самое? — Сириск сказал это и более не прибавил ни слова.
— То, — ответила Килико.
— Как Евмарей?
— Он тоже будет в колонне почетных юношей.
Аристо молча любовалась Критом и Килико. Гераклид, уже слегка осунувшийся, гордо выпрямил грудь — дети были достойны, и он гордился ими.
Но вот и солнце опустилось в пурпурные, холодные, весенние волны. И это предвещало хорошую погоду на завтрашние праздники.
Еще затемно в дверь громко постучали.
— Кто? — Сириск зажег большую лампаду от ночника, подошел к двери.
— Сириска, посла Херсонеса, срочно вызывают к Верховному правителю.
Они почти бежали по темным улочкам города. Везде стояли приготовленные для шествия носилки, корзины, значки.
— Что случилось? — Крит догнал их на полдороге.
— Не знаю. — Воин-гонец был немногословен. — Говорят, поймали пленного.
У Евфрона уже все в сбор: Пифострат, Сострат, Ахет, Алким, Апполодор — Верховный жрец, Агасикл — глава старейшин, Апполоний и Апполодор — братья Евфрона.
— Наконец-то! — Евфрон быстро поприветствовал Сириска.
Сириск поздоровался с Советом, занял свое место. Все смолкли. Евфрон выдержал паузу, обратился к Совету.
— Друзья мои! Только что ко мне доставили пленного. Это скиф. Он утверждает, что скифы намерены напасть на нас сегодня утром, как только процессия выйдет за городские ворота… Мы должны принять решение…
— Где скиф? Можно ли ему верить? — Апполодор был настроен агрессивно. Его, да и Крита и Пифострата радовал такой оборот дела.
— Он утверждает, что знает Сириска. Зовут его Сим. — Евфрон долгим взглядом смерил Сириска и внимательно следил за тем, как встретит тот это сообщение.
— Сим! — Сириск сразу же вспомнил плен и яму, где он сидел. — Если это тот Сим, то ему можно
