и мальчишка еще, Апполоний.
Уже и Тимона привели. Когда Сириск вошел в дом, он услышал:
— Хвала богам! Тимон и Евфрон примирились.
Сириск увидел, как вчерашние враги пожали друг другу руки.
— Прочь дела! — воскликнул радостно Апполодор. — Хвала Бахусу и нимфам! А вот и Сириск пришел.
Гул одобрения, приветы, улыбки.
— Итак, друзья мои, все в сборе, — Евфрон был великолепен в белоснежном хитоне и венке из весенних роз. — Сегодня мы должны принести жертву нимфам по случаю появления первых роз! А поэтому все идем в загородный наш домик!
— Хорош домик! — произнес кто-то, смеясь.
— Да, домик, — скромно продолжал Евфрон. — А чтобы было там весело и красиво, и чтобы гости мои не упрекнули меня в негостеприимстве, сбегай-ка… — Евфрон поискал взглядом и, наконец, нашел, — сбегай-ка, Сострат, и приведи нам наших незабвенных подружек. Апполодору приведи… — Евфрон вопросительно посмотрел на брата.
— Лахету! — воскликнул Апполодор.
— Лахету! Тимону приведи…
— Папию! — крикнул кто-то из приглашенных.
— Приведи Папию! А Сириску… О! Сириску нужно что-то эдакое. Его простая гетера не устроит. А не пригласить ли нам Хелену?
— Хелену, Хелену! — зашумели все, глядя на Сириска. — Ты же еще не жрец, Сириск? — все засмеялись.
— Да, еще! Пошли раба на рынок, Сострат, пусть он купит все, что надо: молоко с медом, фимиам для воскурений, мясо козленка, домашних кур, побольше салата, вина! А сам не забудь прихватить еще парочку гетер для гостей!
Евфрон подошел к Сириску.
— Не послать ли нам за твоей Карией, Сириск? Думаю, она нам не помешает?
— Я не против, — улыбнулся Сириск.
Сострат убежал, а общество, весело перешучиваясь, двинулось за город, и вскоре они уже шли по солнечной дороге, обсаженной кипарисами. Вокруг простирались зеленые поля и сады, все было в цвету, и теплый ветер нес со всех сторон аромат цветущих яблонь, маслин, миртов. И, казалось, сам воздух состоит из цветущего, белого с розовым, солнечного и теплого счастья.
— А вот и домик! — скромно произнес Апполодор, и все громко засмеялись.
Вилла Агасикла была так велика и прекрасна, что слово «домик» ничего, кроме смеха, вызвать и не могло.
Усадьба была расположена у ручья и гармонично вписывалась в скальные изгибы, возвышавшиеся за ней. Служитель распахнул дверь, и все оказались во внутреннем дворике. Высившаяся за усадьбой скала поросла плющом, лавром и высокими фиговыми деревьями. Со скалы стекал ручей, и вода, тихо журча, переливалась в небольшой бассейн, располагавшийся прямо у основания скалы. Словно живые, выглядывали из плюща статуи Пана, нимф, харит и наяд.
— Ты, Сириск, — Евфрон был прекрасен в роли хозяина, — соорудишь тут временный жертвенник. Вот тебе белая курица, а мед с молоком вскоре принесут.
Взрыв смеха донесся из-за ворот. Это Сострат в обществе четырех гетер ввалился в дом. Девушки несли огромные букеты роз и маков, позади шел раб, нагруженный съестными припасами.
— Хвала богам! — послышалось со всех сторон.
Сириск соорудил жертвенник. Когда загорелись дрова, и кровь жертвенной курицы, еще трепыхавшейся в руках Сириска, капнула на горящие поленья, все собрались вокруг и зачарованно смотрели на огонь.
— Пусть Пан примет от нас эту жертву! — произнес торжественно Сириск.
— Да будет так, — прошептали все.
— Пусть этот мед с молоком примет в жертву от нас Афродита, — и Сириск брызнул на огонь жертвенной жидкостью, и запах ее разнесся повсюду.
— О, Афродита, — услышал Сириск за спиной нежный, тихий голос, — пусть наши любимые видят в нас не только женщин, но еще пусть замечают, что мы люди.
Шум, смех, суета…
Сириск обернулся. Прямо на него смотрела девушка. Удивительно добрые и умные глаза. И вся ее невысокая фигурка была точно соткана из света.
— Хелена, — сказала она и, слегка обняв Сириска рукой, прижалась щекой к его груди.
— Сириск, — ответил он.
А вокруг все жарче разгоралось веселье. Нимфам и Афродите уже никто не молился.
— Возляжем прямо тут, на траве, — крикнула Папия.
— О, да! Тут так прекрасно, какие цветы! А воздух!.. А тепло!..
И вот уже сброшены на траву хитоны. Уже вино журчит из амфор в широкие кратеры. Уже черпают все канфарами кто смешанное, а кто и чистое вино. Уже еда разложена. Все хвалят жареную курицу, мясо козленка, зелень. Вот и кубок дружбы пошел по кругу. А с ним и жаркие поцелуи. Слышны вокруг лишь смех, вздохи, нежные повизгивания, да трели соловья. Да журчание воды под скалой. Да легкий ветерок от одежд Афродиты, незримо присутствующей здесь и нашептывающей свои сладкие песни…
— Как ты прекрасна, Хелена, — шепчет Сириск.
— Как ты добр, — отвечает она.
— Как легко с тобой, — говорит он.
— Какой ты ласковый и ничего не требуешь… Как будто я всю жизнь с тобой дружила… Хотелось бы о многом с тобой поговорить…
— Давай убежим к морю? — глаза Хелены заискрились озорством.
— Давай!
Они набросили хитоны и выбрались на тропу к морю. Было уже темно, воздух доносил с моря прохладу. Волны почти утихли и слегка играли мелкой галькой. Вода была холодная, но Хелена, мгновенно сбросив хитон, кинулась в сверкающее от луны море. Сириск бросился за ней.
— Как прекрасно плыть без одежды, — сказала она.
— Да, точно превращаешься в море и, кажется, что тебе не двадцать, а тысяча лет.
— О! — засмеялась Хелена.
Они вышли на мелкую гальку, еще теплую от дневной жары. Сириск поднял свой хитон и промокнул им Хелену. Ее темные волосы пахли морем. И этот аромат вновь опьянил его. Он взял ее на руки, легкую, как морская пена, и драгоценную, как жизнь. Поцелуи вскружили ему голову, и его колени коснулись теплого мягкого песка. И он растворялся в ней. И она растворялась в нем. И луна, огромная и серебристо-голубая, смотрела на них и радовалась. И волны убаюкивали их…
Он шел домой вдоль берега моря. Хелена осталась в усадьбе. Многие разошлись по домам. Была ночь, и тихая нежность спокойно плескалась в волнах лунно-серебристого моря. И утренняя заря еще только намечалась и несла ему в лицо прохладу. И звезды еще сияли на небе. И среди них несравненная Венера, подарившая сегодня Сириску тихую прекрасную ночь.
ВЕПРЬ
Крепок утренний сон. Да еще в двадцать лет. Да еще после ночи любви. Но уже слышны конские копыта. Уже ржут жеребцы у дома Гераклида. Это Евфрон с братьями и свитой уже ждут Сириска.
— Эй, беглец! Уже все в сборе! — кричит Евфрон.
А Крит, братишка, уже на ногах. Наверное, он не спал всю ночь. Давно уже сияют бронзой два заостренных копья. Уже брат набросил на плечи колчан, полный стрел. Уже толстые овчины наброшены
