обольщать, не надо думать, что у нас бог знает сколько сделано. То, что сделано, — это еще капля в море, и надо сбивать большой актив для того, чтобы добиться поставленной цели. В этом отношении нужны громаднейшие усилия, и я думаю, что съезд даст хорошую зарядку и поможет пошире развернуться этой работе.
Мне кажется, что упреки, которые бросаются ОДН, не очень справедливы. Если мы возьмем все наши добровольные общества и условия, в которых они работают, то нужно сказать, что ОДН в числе этих обществ стоит не на последнем месте: оно развернуло очень большую работу. Если мы возьмем 1924 г., когда оформилось это общество, и сравним, что делается сейчас, то увидим, что за последнее время произошли большие сдвиги. Только мне кажется, что у нас вообще относительно всех добровольных обществ есть большая склонность к централизации. Вот, например, резолюция, которая тут предлагается, — в ней сказано: изменить состав, просмотреть актив. Как будто бы кто-то извне это делает. Очень мало выявлен курс на самодеятельность, которую нужно всячески развивать. Это во всех обществах большая беда, что очень их регулируют из центра, что очень в определенные рамки стараются поставить. Мне кажется, что надо держать курс на большую децентрализацию в этом деле. А с другой стороны, нужно руководство такого типа, чтобы указать обществу, что оно должно сделать. Самые элементарные вещи рассказать, целый ряд самых популярных, самых элементарных понятий: как, например, вести такую-то агитацию, где достать такой-то учебник и т. д. Наша деревня не знает, откуда достать учебник. Нам все эти вопросы кажутся настолько элементарными, что о них мало думают и мало их разъясняют. Мы ведем промеж себя агитацию. Я, например, была на нескольких собраниях ОДН и заранее знала, что на этих собраниях будет. Мы с вами друг друга агитируем, мы горячие речи друг другу говорим о пользе ликвидации неграмотности. (Криницкий[65]: И уже сагитировали друг друга?) И уже сагитировали.
Насчет того, что распалась ячейка на заводе «Серп и молот». Это же металлургический завод: среди металлистов безграмотных осталось очень мало.
Я считаю, что нашей общей бедой является то, что мы чересчур много учитываем. С тех пор как организовалась ВЧКл/б, с тех пор как организовано ОДН, они учитывают, учитывают, учитывают и учесть не могут. По-моему, чем меньше учитывать будут, тем лучше. Даже возьмите культпоход. В некоторых местах единственно что сделали, так это «учли». Кому от этого легче стало? Никому.
Насчет фабрик и заводов. Надо давать все же некоторую самодеятельность предприятиям. Пускай сама фабрика решит, тут ли устраивать ячейки или устраивать их в жилтовариществах. Раньше была какая картина? Приходит работница и говорит: «Почему так много обществ на фабрике? Я должна состоять в шести обществах и вести общественную работу». Часто это пребывание «во всех обществах» воспринималось вроде директивы, что, мол, непременно нужно быть во всех обществах. Конечно, это никуда не годится. Благодаря этому и возникла идея убрать ОДН с фабрик. Но надо, во-первых, предоставлять право вести агитацию на фабриках, а, во-вторых, организующиеся ячейки пусть сами решают, где им удобнее оставаться — на фабрике или в жилтовариществе, потому что на разных фабриках разные условия, так что тут нужно предоставлять побольше самостоятельности и никаких таких постановлений, которые бы связывали, не следует давать.
Теперь насчет изданий. Может быть, какие-нибудь три книги в издании «Долой неграмотность» и плохие попались, но я должна сказать, что я просматривала популярную литературу, изданную этим издательством за прошлый год, и там много прекрасной популярной литературы, которую нужно даже переиздать. Теперь относительно листажа. Дело в том, что мы принимали постановление давать на массовую литературу больше листов, а на деле что мы видим? Гиз переиздает Лескова, «Мелкого беса» Сологуба, Достоевского. Мне кажется, что, пока бумаги у нас нет, этого не нужно переиздавать. Эти «Бесы» нам не нужны. А вот популярная литература чрезвычайно нужна.
Что касается ОДН, то оно принесло большую пользу.
НАКАЗ ИЛЬИЧА
В 1895 г., в первые годы своей революционной деятельности, задумал Владимир Ильич вместе с несколькими товарищами тайно издавать для рабочих и работниц журнал «Рабочее дело». Было это еще при царской власти, когда за каждое честное, правдивое слово, сказанное рабочим или крестьянам, за каждое слово, открывающее им глаза на то, как правят царь и его министры, людей преследовали, сажали в тюрьмы и ссылали в Сибирь. «Рабочее дело» было уже совсем готово, все статьи написаны, надо было только сдать его в тайную типографию печатать, но царские шпионы уже выследили Ильича и его товарищей, нагрянули к ним с обыском, арестовали их. У одного из арестованных нашли готовый уже к печатанию журнал, отняли его, а всех арестованных засадили в тюрьму, а потом сослали в Сибирь. Так и не увидел этот журнал света, не дошли статьи, написанные для него, до рабочих и работниц.
Лишь много лет спустя, когда рабочие и крестьяне прогнали царское правительство, когда организована была уже Советская власть, в 1924 г. в шкафах департамента полиции найдена была статья Ильича, писанная для «Рабочего дела», и опубликована 29 лет спустя после того, как она была написана, — тогда, когда Ильича не было уже в живых. Статья эта называлась «О чем думают наши министры?»
В этой статье Ильич приводит секретное письмо министра внутренних дел Дурново к обер-прокурору святейшего синода Победоносцеву. В этом письме Дурново, в ведении которого находилась полиция, пишет Победоносцеву, в ведении которого находились воскресные школы для взрослых рабочих (таких школ было тогда очень мало, были они только в четырех городах), что его, Дурново, шпионы выследили, что завелась в воскресных школах крамола, что проникли в школу революционеры и толкуют там простому и мастеровому народу о том, о чем писали Маркс и Энгельс, говорят о помещиках и капиталистах, о том, как они эксплуатируют «простой» темный народ и как царская власть целиком на их стороне. Говорят это революционеры в прикрытой форме, так что чиновники, приставленные Победоносцевым для надзора, не разбираются даже, что говорят эти преподаватели-революционеры, да «простой»-то народ очень хорошо их слова понимает, потому что это его касается. И Дурново советует особенно внимательно следить за учителями воскресных школ.
И вот, приводя это секретное письмо, копию с которого снял какой-то служащий в департаменте полиции и пустил по рукам, Ильич писал о том, почему так боятся царские министры того, чтобы «простой» народ приобрел знания, боятся соединения знания с народом, боятся того, чтобы рабочие не стали сознательными. Статья Ильича кончается словами: «Рабочие! Вы видите, как смертельно боятся наши министры соединения знания с рабочим людом! Покажите же всем, что никакая сила не сможет отнять у рабочих сознания! Без знания рабочие — беззащитны, со знанием они — сила!»[66]
И с тех пор всю свою жизнь Ильич говорил рабочим и работницам, говорил деревенской бедноте, батракам и батрачкам, крестьянкам, что в знании — сила. Делу народного образования он уделял всегда особо большое внимание. Перед смертью, оставляя наказ остающимся в живых товарищам, он писал о том, что хотя все еще мы бедны, прямо сказать, нищие еще, хотя мы и малокультурны еще, но не беда это — лишь бы было сознание того, что нам надо: всему народу надо овладеть знанием. Писал он перед смертью о культурной революции, о том, что массы должны с бою брать знания, преодолевая все трудности, оставшиеся в наследие от старых порядков, от старого царского строя, преодолевая всю нашу нищету, всю нашу бескультурность; что должны массы вооружаться знанием во что бы тони стало, ибо знание — сила. Хотел он еще написать об этом поподробнее — о том, что надо малограмотным, малознающим самим покрепче налегать на это дело, да не смог уже.
Но все те слова, которые говорил Ильич об этом начиная с 1895 г., не забудут массы, не забудет их и крестьянка. У себя в деревне она будет передовым борцом за школы, за ликбез, за избу-читальню, за библиотеку. Она будет урывать время несмотря ни на что, чтобы учиться самой, будет помогать учиться другим, в первую очередь другим крестьянкам, бедноте, батрачкам, молодежи, детям. Она, крестьянка, на собственном опыте знает, как беззащитен темный человек. На ней, на крестьянке, особо тяжело отразилось прошлое, до сих пор не может она стряхнуть его с себя. На культурном фронте надо ей быть впереди, надо
