ВМЕСТО ПРОЛОГА
СОН БЕРИНГА
В один из мартовских дней 1730 года капитан-командор Беринг дописывал отчет об экспедиции на Камчатку. Он только что вернулся оттуда.
Тихо в доме.
Таинственно жило лишь овальное, висящее на стене зеркало. Резную его раму украшали тончайшие, прозрачные, как детские ушки, кленовые лепестки; углы стекла разрисованы китайскими видами: женщина с веером, уточки в пруду, скалы. От зыбкого сияния семисвечного шандала веер в руке китаянки колебался, уточки подрагивали на воде.
Беринг вспомнил: по восточным поверьям, уточки есть знак счастливой, благонамеренной жизни, скалы же… скалы обещают долголетие.
Сейчас ему сорок девять лет. Седые кудерьки на массивной голове, апостольская лысина, зеленые глаза.
«Прошедшего 1725 года февраля 5 дня получил я инструкцию собственноручною блаженные и вечно достойные памяти Его Императорского Величества Петра Великого».
Как ясно помнится этот день — 5 февраля 1725 года. Мела вьюга. Невский завален сугробами. А в Зимнем дворце благодать. В каминах потрескивают березовые плашки. Свечи ослепляют.
Петр дал поцеловать руку. Как он постарел! Восковые щеки, мертвенной белизны лоб. Кто знал, что жизни его оставалось меньше месяца.
— Витус, мой выбор сошелся на тебе. Пойдешь открывать путь на восток. Через Ледовитый океан. Приспел час.
И в глазах царя такая воля, энергия!
О, как давно Петр Первый вынашивал этот замысел. Много лет назад Парижская академия, философ и физик Лейбниц просили русского монарха «уведать через посланных от Сибири людей, не соединяется ли Азия с Америкой». Особенно настойчив был Готфрид Лейбниц. Этот немец, полагающий, что существующий мир наилучший из всех возможных миров, проявлял великий интерес к восточным российским берегам. Един ли материк или его рассекает лента Анианского пролива? На итальянских картах пролив значился. Но кем, когда он был нанесен на чертеж, об том никому не ведомо. Не выдумка ли этот пролив?
Еще этот Витсен. Бургомистр Амстердама Витсен. Неистовый географ! Петр был поражен, когда узнал, что уже почти тридцать лет этот бургомистр занимается изучением Северного морского пути, никому не ведомого Таймыра. Что этому благополучному господину Ледовитое море? Какой резон тратить лучшие годы на сию затею? Но вот поди ж ты…
Тому и другому Петр тогда сказал:
— Придет время — Россия разрешит эту задачу. И о проливе узнаем, и о пути поверх льдов…
Шут Гаврила, любимец, острослов, попотешил государя мгновенной прибауткой: «Сами с усами, а не только мистер-бургомистер…»
И вот за несколько дней до смерти Петр вызывает Беринга. Он сказал:
— Худое здоровье заставило меня сидеть дома. Вспомнил на сих днях, об чем мыслил давно и что другие дела предпринять мешали. О дороге через Ледовитое море в Индию и Китай. Теперь, оградя отечество безопасностью от неприятеля, надлежит стараться находить славу государства через науки. Как полагаешь, Беринг, не будем ли мы в исследовании такого пути счастливее голландцев и англичан?
— Я буду стараться, Ваше Величество.
— Отменно. Построишь на Камчатке два бота[1] с палубами. Пойдешь на норд. Изыщи место, где наша земля сошлась с Америкой. Ежели есть пролив, возьми с него подлинную ведомость.
Ах, этот восточный пролив! Уже два века, точно магнит, притягивал он к себе мореплавателей.
Беринг знал их имена. В 1553 году англичанин Виллогби, чуть позже, англичанин же, Бурро, в 1594 году голландцы Гемскерк и Баренц пытались найти северо-восточный проход, проплыть вдоль северного побережья Азии. Их постигла неудача. Вот и в семнадцатом веке тем же маршрутом пошли Гудзон, Фрауес, Гоорн, Босман, Вламинг.
«Верю, — говорил Петр, — ты будешь счастливее голландцев и англичан».
Который уже раз вспоминает капитан-командор беседу с царем. То было пять лет тому назад.
Беринг зажег трубку. Огонек на фитиле наклонился, выпрямился. Роспись на зеркале вновь ожила.
Санкт-Петербург, Вологда, Тотьма, Великий Устюг, Сольвычегодск, Туринск, Тюмень, Тобольск, Енисейск, Якутск, Охотск… Подводы, кибитки, дощаники, вьючные лошади, собачьи упряжки, борт «Св. Гавриила»…
«…По прибытии моем в Нижне-Камчадальский острог лес к строению бота был изготовлен, и апреля 4 дня заложили бот, который с божьей помощью построили июля к 10 числу, а лес возили на собаках, смолу вываривали из тамошнего леса, понеже смолы, привезенной с нами, не было. Соль варили из морской воды. Ввиду нехватки провианта потребляли вместо коровьего масла жир, который варили из рыбы, а вместо мяса ели рыбу соленую. И, нагрузя бот всякими припасами, чтоб можно было сорока человекам прокормиться, 14 дня того же июля вышли из устья Камчатки на море…»
От него ждут подробного отчета о морском плавании. Но поймут ли в Адмиралтейств-коллегии, если напишет, как велел возле Якутского острога посеять привезенные семена ржи и овса? Разве не счастье оставить после себя ниву хлебную? Взошли ли те семена? Он не знает этого. Но важно утешить тамошних людей, что и свой хлеб могут иметь.
Так. Воспоминание.
«…Августа 8 дня 1728 года пришли в ширину северную 64 градуса. Пригребли к нам от берега в кожаной лодке восемь человек. Спрашивали, откуда мы пришли, чего ради…»
Перед Берингом запись той беседы.
«— Какого звания люди?
— Чукчи.
— Знаете ли реку Колыму?
— Реку Колыму не знаем. Только слышали от оленных чукчей, что ходят они землею на реку, и сказывают, что на той реке живут русские люди, а она — река Колыма или другая, про то не знаем.
— Есть ли у вас лес, какие реки впадают в море, далеко ли прошла земля ваша?
— Леса нет никакого. По всей земле нашей рек больших в море не пало».
Не поняли, зачем русские пришли в их земли.
