— Гардемарины, — говорит Таня, — я хочу, чтобы вы покатали меня на ботике.
Анастасия Ивановна вызывает Лушку-комарницу:
— Что там они делают?
У Лушки один ответ:
— Смеются… — Большего от нее не добьешься.
Когда в следующий раз барыне доложили, что явился Прончищев, лицо Анастасии Ивановны сделалось каменным, как у статуи «Правосудие преступника осуждает».
Но Таня являла собой милосердие.
Вместе с учителем Ферручио отправились в Летний сад. Порисовав немного, Таня сунула альбом и краски синьору и побежала к пристани.
Ферручио слова не успел молвить.
Челюскин ждал у пристани. Вдоль мостиков было множество самых разных галер, струг, ботиков.
— Мой ботик «Нептун», — сказала Таня.
За весла сел Прончищев.
— Куда плыть?
— В Финский залив.
— Так близко?
— А оттуда в Балтийское море.
— Всего-то!
Тут голос подал Челюскин.
— А оттуда, — сказал он сиплым голосом, — в оцеанус борелиус.
— Это где?
Знаток оцеанусов, Челюскин тут же поведал, где находится оцеанус борелиус.
— Нельзя туда, где тепло?
— Пожалуйста, в оцеанус эфиопикус.
— И такой есть?
— Непременно, — сказал Челюскин.
Он откинул со лба рыжие вихры.
— Ну что ж, Прончищев, давай в эфиопикус.
— Ты меня, Семка, сменишь? Далеко ведь.
— Греби!
Не невский, а океанский вольный ветер нес их навстречу берегам, где живут антиподы, к пустынным островам, навстречу судьбе.
И какая маменька помешает, когда сам Нептун в сиянии ослепительных брызг шествовал впереди ботика по реке, по заливу, по морю, по океану…
Глава шестая
ПИСЬМА
Милостивый государь мой батюшка Василий Парфентьевич!
Спешу сообщить о том, что ваш сын теперь гардемарин. Был у нас выпуск, на нем присутствовал государь Петр Первый.
Опишу сей знаменательный день в моей жизни.
Мы знали, что приедет царь и готовились встретить его со всем подобающим случаю торжеством. Академия была вычищена, как корабль. Учителя пришли в парадной форме. Каково же было наше удивление, когда из окошка увидели, что царь приехал прямо с верфи, безо всяких знаков отличия. Он сошел с одноколки и быстрыми шагами поднялся в присутственную залу. Грянул оркестр. То был марш Преображенского полка. Царь приветствовал нас со всей простотой: «Здорово, ребята!» Приказал выйти из строя, мы окружили его. «Всему научились?» — был вопрос. Государь положил мне руку на плечо. Я ответствовал, что не могу похвалиться, что всему научился. Но усердствовал. И при сказывании сих слов стал на колени, а государь дал руку поцеловать. И молвил: «Видишь, братец, я царь, а руки в мозолях».
Государь спрашивал нас о навигации. Ребята, товарищи мои, ответили на все вопросы.
На деревянной тарелке ему поднесли рюмку горючего красного вина. Заел пирожком с морковью.
Петр Первый напутствовал нас словами: «Делайте добро отечеству. Служите верой и правдой. Я вам от бога приставлен, и должность моя смотреть, чтобы недостойному не дать, а у достойного не отнять». Поздравил нас гардемаринами.
Батюшка, теперь домом моим станет корабль «Диана». Он выходит в Ревельскую эскадру. Друзья мои распределены по другим судам. Грустно расставаться с ними, ведь все последние годы были рядом. Когда свидимся, никто не знает.
Полагаю, до вас дошли известия о победе русского флота над шведским у Гренгама. Неприятельские корабли «Венкер», «Кискин» и «Данск-Эрн» спустили флаги. С Петропавловской крепости произвели сто четыре выстрела, по числу орудий на трофейных кораблях. Заключен мир.
В последнем письме вы спросили, не тянет ли домой. Отеческие места снятся по ночам и манят. Но не волен ломать судьбу. Можно повернуть с помощью парусов корабль против ветра, а жизнь не повернуть. Вот мой ответ.
Готовясь к отбытию в Ревель, теперь присоединенный к России, был у Кондыревых. Федор Степанович кланяется вам. Мне у них бывать хорошо. Таня теперь выросла, к ней сватаются. Анастасия Ивановна относится ко мне с холодной ревностью. И это мне печально. Не стану, батюшка, скрывать, что Татьяна мне не безразлична. Но что я имею за душой, кроме гардемаринского звания? Хорошо пойдет служба — буду мичманом.
Батюшка, с присвоением нижнего офицерского чина понадобится мне вестовой. Лучше вестового, чем Рашидка, и не надо. Если будет на то ваша воля, прошу со временем выдать ему покормленное письмо и отправить в место, какое укажу. Но это еще не скоро.
Сердечный друг Василий!
Полгода уже служу на «Св. Якове». Я помощник штюрмана. Мой прямой начальник, штюрман Голиков, принял под свое попечительство со всем радушием. Он не молод. У него дети нашего возраста. Сам имеет много ран, полученных в войне.
Раньше на моей койке спал матрос, которого до смерти запороли за долгую отлучку на берегу. Голиков охотно говорит о своих походах, а я на ус наматываю.
Капитан строг. Я уже два раза получил по морде за мелкие провинности. Не будешь бит — не будешь свят.
«Св. Яков» записан в Котлинскую эскадру. Плаваем ввиду берега, описываем залив. Ну ты знаешь,
