В ликующей толпе Прончищев различает лицо Тани; она по-девчоночьи подпрыгивает, машет рукой: вот же я, вот… С нее станется. Возьмет да и заберется к нему на мостик. Как когда-то давно на голубятню: «Вот и я…»
Сигнал трубы. Барабанная дробь.
— Смирн-а-а-а! — Штюрман Челюскин прикладывает ладонь к треуголке. — Господин лейтенант, вверенный вам экипаж дубель-шлюпки «Якутск» в составе сорока пяти человек па-а-астро-ен!
— Здравствуйте, матрозы!
Ответный рев:
— Здра-а-жла-а…
В тот памятный день лейтенант Прончищев получил последние письменные наставления от командора Беринга:
«Следовать до устья Лены и там учинить обсервации, определив, под какими градусами оное устье имеет положение. Описать и вымерить фарватер. Далее — к западу до устья Енисея. Когда усмотрены будут какие острова, нанести на карту. Если на пути к устью Енисея встретятся великие льды, то ожидать, когда они разойдутся, и следовать дальше. Если описать все в один сезон погода не допустит, изыскания произвести в лето следующее…»
Соответствующие инструкции, как идти до устья Лены, до колымских берегов, вручены и капитану бота «Иркутск» Ласиниусу.
— Питер, я в вас верю, — негромко произнес Беринг. — Вы и Прончищев как бы две руки, которые обоймут ледовитые просторы с востока и запада.
Беринг смотрит на усы Питера. «Лейтенант Ласиниус отрастил свой синий ус». Ах, эти матросские острословы.
Вечером командор приглашает офицеров экспедиции в свою избу.
— Знаю, никакие трудности, — говорит он, — не отвратят вас от возложенного. Пусть добрая и неустанная воля покойного государя нашего Петра Великого поможет вам превозмочь льды.
Голос командора торжествен. Как он сам долго ждал этого дня. Взгляд его скользит по лицам офицеров. Ближайшие помощники. Со многими из них вскоре отправится в Охотск.
Идет совещание, или, как раньше говорили, консилиум.
Узкие, с восточным прищуром глаза командора сухи, пытливы.
— Господа, какие ко мне будут вопросы?
Вопросов нет.
Беринг требует задержаться. К нему обратилась жена лейтенанта Прончищева. Просит допустить ее в плавание на «Якутске». Флотские установления господам офицерам, а также всем собравшимся известны. Беринг хочет знать мнение командиров.
Женщина на военном корабле?
— Такая просьба поступила, минуя самого Прончищева? — спрашивает Свен Ваксель.
Краска заливает щеки Василия.
— Господин капитан-командор, я вынужден просить прощения за необдуманный шаг моей жены. Я не знал о ее визите.
— Мне показалось, что Татьяна Федоровна пришла ко мне с совершенно твердыми намерениями.
— У меня с женой был разговор. Мы говорили… Я объяснял…
— Как вы сами относитесь к столь необычной просьбе?
— Когда бы не мое флотское звание, почел бы за счастье взять с собою.
Дмитрий Лаптев встает со скамьи.
— Господин Беринг, Татьяна Федоровна отлично рисует. Так почему бы нам не увидеть северные берега в живописном изображении? Я вижу в том пользу научную.
Питер Ласиниус:
— Я поддерживаю Лаптева. Им движет человечность. Женщина на военном судне отправится в плавание впервые. Но разве не впервые экспедиция, подобная нашей, отправляется во льды? Почему же не решить так, как подсказывает нам сердце?
Ах, лейтенант! Умеет затронуть чувствительные струны.
— Штюрман Челюскин!
— Я — за!
— Лейтенант Ваксель!
— Я — за.
И все остальные — за, за, за…
Они точно сговорились. Человечность… Сердце… Почему в них молчит разум? Впрочем, что стоит рассудок, не питаемый движениями души?
Пусть фискал строчит на него донос!
Капитан-командор кивает головой:
— Учинить посему!
Более чем в сотне верст от Якутска на берегу реки Амги строился паром для переправы. Скоро сюда подойдут отряды Беринга, чтобы продолжить путь к самому восточному российскому морю — Охотскому. Руководил работами Свен Ваксель.
Пятый день дождь лил как из ведра. Мужики волокли мокрые бревна к берегу, вязали их можжевеловыми ветками — вицами. В Лоренце теперь трудно узнать робкого паренька, который сидел в петровской беседке на Котлине и опасался нападения дерзких мальчишеских ватаг. Ему тринадцать лет, на верхней губе темный пушок. Закатав штаны, катал бревна, рубил сучья, ругался не хуже матросов. Добравшись поздно вечером до постели, мужики тут же засыпали. Лоренц, забившись в укромный уголок, при лучине читал и переводил старые скандинавские саги. Отец слышал, как Лоренц шептал:
— «Жестока буря сегодня ночью для монахов в их убежище. Зла ночная буря. Они не могут уснуть».
— Сын, спи. Завтра рано вставать.
— «Жестока буря сегодня ночью…»
От приехавших обозчиков Лоренц узнал: через несколько дней отряд Прончищева покинет Якутск.
Дорогу развезло; отец сказал, что в ближайшее время туда ни один обоз не пойдет.
— Но я должен проститься с Прончищевым!
— Это невозможно. Разве сам не видишь?
У Лоренца скопилось немного денег; он уговорил местного казака одолжить за плату лошадь.
На третий день заляпанный до ушей грязью, голодный как зверь Лоренц достиг берега Лены.
Прончищев глазам не поверил:
— Ты? Да откуда, черт возьми?!
— С Амги.
— В такую погоду…
— Василий Васильевич, что вы о погоде? Я прощаться приехал.
Таня обрадовалась Лоренцу. Мальчик набросился на еду. Коротко рассказал о своем житье-бытье на Амге. Явился Челюскин, облапил парня:
— Вот бы такого молодца да к нам в юнги…
Сидели допоздна.
Узнав, что Таня пойдет на «Якутске», Лоренц сказал:
— Такого нет ни в одной саге. Татьяна Федоровна, я преклоняю перед вами голову.
Да, пожалуй, так сказать мог бы сам капитан Дампьер.
На следующее утро мальчик достал из-за пазухи перевязанный бечевкой пакет.
— Василий Васильевич, не смейтесь. Пусть это будет моей причудой. Разорвите пакет, когда достигнете Таймыра.
