металлический шкаф, повесив там крест. Прислуге же запретите входить в эту комнату под каким-либо предлогом.
— О, этого нечего бояться: все в безумном страхе и ни один не приблизится, конечно, к этому дьявольскому месту, — ответил барон, бледный и с изменившимся лицом.
На следующий день они занялись осмотром той стены в капелле, где был красный крест, и за разобранной кирпичной кладкой открыли глубокую нишу, где пустой цоколь указывал, что в прежнее время там помещалась статуя святого. Теперь же на цоколе стояло что-то вроде отвратительной мумии: тонкая железная цепь должно быть крепко связывала заключенного, судя по тому, что и теперь еще она поддерживала тело, на котором висели лохмотья одежды. Судорожно сведенные конечности и чрезмерно раскрытый рот доказывали, как ужасна была агония несчастного.
В тот же вечер тело перенесли в соседнюю сельскую кирху для погребения по христианскому обряду. Нишу вымыли и окропили святой водой, повесив крест, до тех пор, пока не восстановят святое место. Все обитатели замка были в восторге, будучи убежденными, что спокойствие водворится, раз удален труп. Что касается запертой комнаты, то она внушала такой ужас и страх, что всякий обходил ее, только бы миновать дверь музея, где в настоящее время хранились все привезенные бароном древности.
На следующий день после заупокойной обедни и погребения рыцаря Раймонда барон поспешил покинуть замок, а князь должен был последовать за ним днем позднее, так как не успел еще закончить некоторые очистительные обряды в капелле.
Старый замок снова опустел и затих.
Но через неделю после отъезда князя очень тревожное письмо управляющего известило барона, что три ночи подряд в запертой комнате происходил адский грохот, переполошивший весь дом. Сначала раздался громовой рев, так что от него дрожали стены, потом послышались крики, дикое пение и комната казалась освещенной, хотя днем было видно, что шторы опущены. Однако после этих трех ночей все стало спокойно.
Несмотря на то, что великодушие покойного Заторского избавило барона от тяжелых мытарств громкого процесса, он все-таки не мог обрести душевного равновесия. Прежде всего, газеты говорили о «таинственной зельденбургской драме», а затем в обществе загадочное происшествие обсуждалось на все лады: преждевременная смерть молодого и всеми любимого и уважаемого доктора возбуждала сожаление, и это сочувствие не омрачала тень, брошенная на покойного непристойной связью. При всем том, хотя нанесение чести барона оскорбления и делало его гнев понятным и извинительным, а все-таки угрызения совести мучали Максимилиана Эдуардовича. Он укорял себя в двойном убийстве, и пребывание в Петербурге стало ему невыносимо. Он решил провести несколько лет за границей и выбор его пал на Италию, где климат способствовал бы укреплению здоровья Лили, которая была очень слабенькая и много болела в детстве. Барон уговорил князя Елецкого побыть с ними до их отъезда: он все сильнее привязывался к серьезному и спокойному молодому человеку, а его беседы и знания имели на барона благотворное влияние. Разыгравшиеся в Зельденбурге страшные явления произвели полный переворот в его душе, и интерес к оккультной науке почти заглушил в нем страсть к археологии. Но оба они не замечали, с какой жадностью Лили старалась ловить всякий случай, чтобы слышать что-нибудь из их разговора о мистических предметах.
Девочка была странная, серьезная и умная, не по летам. Хотя ей минуло уже пятнадцать лет, но по внешности она была совершенным ребенком, и только ее большие, темные мечтательные глаза указывали, что душа созрела ранее тела. Религиозной она была всегда, а со смертью матери проводила часы в молитве и постоянно ходила в церковь. Однажды вечером Лили была в библиотеке и рылась в одном из заставленных широких шкафов: в это время вошли отец с князем, продолжая разговор об испытаниях в жизни, законе Кармы, необходимости очищения ауры и вообще о судьбе человеческой души. Девочка слушала, как очарованная, затаив дыхание, чтобы не выдать свое присутствие, но едва барон вышел для переговоров с вызванным им управляющим, как Лили выскочила из засады и подбежала к князю. Тот просматривал книгу и заметил ее только, когда она она тихонько тронула его за руку. Он поднял голову и удивленно посмотрел на раскрасневшееся личико Лили, ее видимое смущение и тоскливо-умоляющий взгляд лучистых глаз.
— Вы хотите что-то спросить у меня, мадмуазель Лили? В таком случае говорите откровенно и верьте, что я рад сделать вам приятное, — приветливо сказал он.
— Да, князь, я хочу просить вас преподать мне науку, про которую вы говорили с папой. Мне очень хочется узнать законы, правящие нашей судьбой, для того, чтобы жить сообразно с ними.
— Вы слишком молоды для таких серьезных занятий, — задумчиво сказал князь.
— Что ж из этого! Ведь вы тоже молоды, а между тем знаете очень многое, и потому так не похожи на других. Разве папа, мой бедный папа, совершил бы такой страшный грех, если бы знал закон Кармы? Ведь я же знаю, что хотя Вадим Викторович и взял вину на себя, а все-таки папа… — рыдания оборвали ее голос. — Я вижу, что он страдает. Не отказывайте мне, Алексей Андрианович. Я уж не такая невежда, как вы полагаете. Я постоянно читаю священное писание и жития святых, а там оккультных случаев множество, только без объяснения. Однако я много размышляла над этими вопросами, сопоставляя факты с вашими словами, и поняла, что существуют видимые жизнь и мир и невидимые жизнь и мир, сплетенные между собой таинственными законами, неизвестными толпе. Мне известно, что в Зельденбурге произошли загадочные явления… Что значит, например, этот тигр-чучело, который гуляет, укусил Карла и высосал его кровь? Или тот рыцарь, что через сотни лет после своей смерти бродит, все еще полный ненависти, и занимается предвещением разных бед? Объясните мне все это, будьте добры!
С искренним участием смотрел князь на раскрасневшееся личико собеседницы и ее блестевшие умом и силой воли глазки.
— У вас серьезные намерения, мадмуазель Лили, и мне доставляет истинное удовольствие видеть, что такое юное создание интересуется великими вопросами с упорным желанием изучить их. — Он придвинул стул, усадил на него Лили и продолжил: — Обещаю каждый день разговаривать с вами об интересующих вас предметах. Кроме того, я дам вам книги, которые вы будете читать в свободное от уроков время, а когда я буду в Лондоне, можете писать мне, излагать свои заключения, сомнения, запросы и даю слово отвечать вам.
— Благодарю, благодарю, какой вы добрый! — весело воскликнула Лили. — Вы увидите, как усердно я буду изучать ваши книги, а времени у меня достаточно. Папа сказал, что хочет купить виллу в окрестностях Сполето и несколько лет прожить в полном уединении. С уроками я справляюсь скоро, потому что учиться мне легко, а остальное время, среди тишины и спокойствия чудной природы, употреблю на чтение и изучение вопросов, которые считаю важнее и полезнее всех других знаний.
— Вы правы, наука о душе, вооружающая человека на жизненную борьбу, важнее других, да и место, где вы поселитесь, очень удачно выбрано для этого. Я знаю Сполето и его очень живописные окрестности; климат его мягкий, тишина и уединенность особенно благоприятны для умственного труда, когда тихая и чистая атмосфера не нарушается беспорядочным гулом больших городов и смрадом мыслей людей, охваченных ненасытной жаждой наслаждений, страстями и преступлениями. Не думайте, мадмуазель Лили, что мысли — безобидные излучения, словом, являются, будто, просто следствием мозговой работы. О, нет! Это нечто вроде тучи саранчи, которая кружится в воздухе и ищет возможности прилепиться к живым. Да притом еще, каждая среда имеет свое флюидическое «население». Так, в деревне или среди стоящих на низшей ступени развития дикарей, мысли не превышают уровня материальных нужд, но как только между ними появляется новый элемент, приходит перемена: ко благу, если новый элемент чист, влечет к прогрессу и умственному развитию; или ко злу, если виновник движения не чист и способен возбудить только страсти и низменные телесные инстинкты. Флюидическая саранча тотчас прилепляется к наиболее способным ассимилировать их существам, и зловредная пропаганда начинает действовать. Сказанное мною должно научить вас, насколько осторожен обязан быть человек при появлении своих мыслей: эти послы его разума могут сделать много доброго, но могут причинить столько же зла. Нашему духовному развитию соответствует также химический состав наших мыслей и сила их выделения. Мозговое излучение, произведенное энергично, т. е. с динамической силой, рождает молниеносные мысли, подлинные снаряды, почти столь же смертельные, как орудийные бомбы или ружейные пули, и действующие с одинаковой поразительной силой как во зло их, так и в добро. Людская мысль, под именем гипнотизма, способна убить, ошеломить или поработить, возбудить героизм, когда она обращена к толпе.
