очень велика, но все равно какой-то неприятный осадок в душе остался. И когда через несколько лет «Христофор» арендовал зал в клубе им. Дзержинского, я показал как-то свою карточку одному из офицеров КГБ и рассказал о нашем эксперименте. Он долго смеялся сначала, а потом сказал, что «несколько» — не такое уж немыслимое число, ему был известен случай, когда в организации из 25 человек завербованными были 13.
В театре им. Я. Купали много лет подряд Павлинку играла Алла Долгая. В одной из последних сцен спектакля, если помните, Павлинка собирает свои вещи и убегает из опостылевшего ей родительского дома к своему любимому. Однажды, чтобы разыграть Аллу, меня уговорили во время антракта лечь в огромный сундук, из которого она должна была брать вещи. Минут сорок пришлось мне пролежать там в скрюченном состоянии, пока, наконец, наступил момент, которого мы все с таким нетерпением ждали. Подбежав к сундуку, Павлинка открыла крышку, заглянула внутрь и… завизжала. Мало того, что она не ожидала там кого-нибудь увидеть, так я еще скорчил такую страшную рожу, оскалив зубы и вытаращив глаза, что меня можно было испугаться и в более спокойной обстановке.
Не успели мы отсмеяться, смакуя удовольствие от удачного розыгрыша, как Алла взяла себя в руки и закричала:
— Ой, якая страшэнная, насатая крыса!
Тут уж мои сообщники вместо смеха тихонько зааплодировали коллеге, выражая свое одобрение и восхищение ее находчивостью и самообладанием. Зрители-то не видели, что в сундуке, и подумали, что так и должно быть по замыслу режиссера. Мы все были удовлетворены развязкой инцидента и думали, что дальше спектакль пойдет как обычно, тем более что «жених» Аллы поторапливал ее, нетерпеливо протягивая к ней руки. Но Алла, видимо, не ощущая себя достаточно отмщенной, поэтому, попросив «жениха» еще немного подождать, взяла стоявшее на сцене ведро с водой и со словами «зараз я яе, паганую, утаплю» медленно вылила на меня всю воду. Только потом она с чувством исполненного долга закрыла крышку, улыбнулась и радостно выпорхнула из окна прямо на руки своему милому. Правильно говорят — женщины шуток не понимают.
Дело было летом на гастролях в Киеве. Мы жили тогда в гостинице «Украина», которая представляет собой огромный комплекс зданий с бесчисленным количеством коридоров, переходов, ответвлений и тупиков. Зачем я об этом пишу, вы скоро поймете…
В тот год стояла невыносимая жара, поэтому, придя в номер в свободное от выступлений время, артисты сбрасывали с себя почти всю одежду и ходили полуобнаженными. Однажды, когда наши маститые Гарбук, Овсянников, Дубашинский и Белохвостик сидели в своем номере в описанном только что виде и пытались спастись от духоты при помощи… горячительных напитков, зазвонил телефон. Девушка с того конца провода попросила передать трубку Валентину Белохвостику. А это, кто не знает, был один из самых импозантных мужчин у нас в театре: высокий, представительный, с сильным голосом, ему всегда доверяли играть больших начальников, партийных секретарей и героев-партизан. Когда он подошел к телефону, собеседница представилась его страстной поклонницей, влюбившейся в него с первого спектакля, и начала расхваливать Валентина Сергеевича на все лады: что она таких мужчин никогда не видела, что у них в Киеве вообще настоящих мужиков не осталось, даже глаз не на кого положить, он — ее идеал, поэтому она специально пришла в гостиницу, чтобы быть к нему ближе и, что является пределом ее мечтаний, с тайной надеждой, что удастся с ним встретиться. Если он не возражает, то она будет ждать его у телефона-автомата на шестом этаже, и объяснила, как туда пройти. Разгоряченный жарой, выпивкой и продолжающимися уже месяц гастролями Белохвостик сразу клюнул на лесть и согласился. Друзья пытались его отговорить, но он быстро привел себя в порядок, натянул выходной костюм и ушел.
Вернулся Валентин Сергеевич в номер где-то через полчаса, злой и раздраженный. Оказывается, он все это время простоял у телефона-автомата, но никто к нему не подошел. Только он разделся и присел за стол, как снова раздался телефонный звонок. Уже знакомый девичий голос с обидой начал выговаривать Валентину Сергеевичу за то, что он заставил ее столько ждать, а сам не пришел. В процессе разговора выяснилось, что они ждали друг друга на одном этаже, но у разных телефонов. Белохвостик, чувствуя свою вину перед девушкой и считая, что он из-за жары чего-то напутал, извинился, попросил подождать его еще чуть-чуть и пообещал, что сейчас придет. У Валентина Сергеевича опять загорелись глаза, он наспех надел рубашку, костюм, друзья снова завязали ему галстук, потому что сам он не умеет этого делать, принял для храбрости стаканчик вина и ушел, теперь уже на другую сторону гостиницы.
Прошло еще полчаса, дверь номера распахнулась и появился Белохвостик, заметно более злой, чем после первого похода. Он начал яростно срывать с себя одежду, крича при этом, что больше он на такую провокацию не поддастся и что никакая земная сила не заставит его сдвинуться с места.
Как только Валентин Сергеевич снова принял вид такой же, как у друзей, ожил телефонный аппарат. Белохвостик со злостью сорвал трубку, приложил ее к уху, но ничего не стал почему-то говорить, зато было видно, как выражение его лица начало меняться от раздраженного к озабоченному. Дело в том, что девушка, чуть не плача, обвиняла его в издевательстве над ней. Она до сих пор ждет его у телефона и, если он не хочет приходить, то мог бы сразу сказать, а не заставлять ее столько ждать. Валентин Сергеевич начал оправдываться и оказалось, что девушка пошла к тому телефону, где он ее ждал в первый раз, а он — наоборот — к тому, где раньше была она. Умоляя девушку подождать еще пару минут, Белохвостик свободной рукой начал натягивать на себя брюки. Затем, положив трубку, он быстро, по-солдатски, оделся, друзья опять завязали ему галстук, налили «на посошок» и, похлопав по спине, проводили в путь. Проклиная на ходу гостиницу, которая больше похожа на лабиринт, Валентин Сергеевич помчался на свидание.
Вернулся он уже минут через пятнадцать. Ворвавшись в комнату, Валентин Сергеевич стал срывать с себя рубашку и брюки, не расстегивая пуговиц, бросал одежду на пол и топтал ее ногами. При этом он что-то нечленораздельное рычал, слов разобрать было нельзя. Раздевшись, Белохвостик налил себе полный стакан вина, и в этот момент, как вы уже, наверное, догадались, зазвонил телефон. Валентин Сергеевич схватил трубку и нечеловеческим голосом заорал:
— Что?!
— Валентин, — услышал он нежный женский голос, — вижу, ты никак не можешь найти телефон, у которого я тебя жду, поэтому решила тебе помочь. Выгляни, пожалуйста, в окно.
Держа в одной руке трубку, а в другой стакан, он подошел к окну. Гостиница имела П- образную форму, напротив нашего корпуса, по другую сторону внутреннего дворика, был еще один корпус; так вот, возле открытого настежь окна там — прямо на уровне номера Белохвостика — стояла группа актрис нашего театра и приветливо махала Валентину Сергеевичу руками. Им, наверняка, хорошо было видно все, что творилось в номере мужчин, поэтому они так точно выбирали время для звонков. Поняв, что его разыграли, Белохвостик, вне себя от обиды, запустил в обидчиц почти полным стаканом, но, разумеется, не добросил и только еще раз наказал себя.
