Я покорю Манхэттен

месте выбрала «Стиль».

— Давай поговорим о модах в одежде, — предложила Мэкси. Джулия ей нравилась, но обнажать перед ней свою душу и удовлетворять ее любопытство она тем не менее не собиралась. Слишком много чувств тут сплелось, слишком сильна была ее любовь к отцу, чтобы объяснить это в нескольких словах.

— Итальянских? Немецких? Или американских? — Глаза Джулии засверкали в предвкушении интересного разговора.

— Ты покупаешь кофе, так что выбирай сама! — щедро предложила Мэкси.

…В течение нескольких часов кряду Мэкси просидела в бывшем художественном отделе журнала, где на облезлом грязном линолеуме не осталось ничего, кроме трех поломанных стульев и двух больших столов в форме буквы «L», на которых раньше составлялись макеты. Ей было слышно, как в приемной Джулия отвечает время от времени на телефонные звонки и ведет переговоры с не слишком соблазнившимся пятьюдесятью долларами мусорщиком.

Вооружившись фирменным блоктоном из желтой бумаги и целой коробкой шариковых ручек, Мэкси решила первым делом набросать проект совершенно нового журнала, большего и по объему и по воздействию на читателя, каким уготовано было стать ее «Бижутерии и бантам». Она намеревалась составить списки всего, что нуждалось в обновлении, и набросать несколько предварительных эскизов. Мэкси то мерила шагами кабинет, то выглядывала в окно, то снова садилась и подолгу смотрела на блокнот, то опять вставала и начинала свое хождение взад-вперед. Вдохновение явно куда-то улетучилось. Может, из-за убогого убранства, а может, из-за того, что в кафе, куда они с Джулией спустились, не оказалось ее любимого салата с тунцом и им пришлось довольствоваться сандвичами с ветчиной и сыром. Впрочем, в отсутствии вдохновения могли быть виноваты козни полнолуния или дьявольское влияние Сатурна. Скорей всего, это был не ее день. Но виной тут могли быть и Лукас со Шпилбергом: уж лучше бы Джулия ничего ей не рассказывала. Как только в голову ей приходила какая-нибудь мысль, она тут же отбрасывала ее прочь, стоило только взглянуть на нее их глазами, ведь они как бы составляли ядро тех читателей, кто остался верен журналу. И если ей суждено возродить его из пепла, то ее «Би-Би» должен завоевать сердца тысяч и тысяч новых Лукасов и Шпилбергов, где бы они ни находились. Сотни тысяч! Миллионы!

— Господи Иисусе! — вслух воскликнула Мэкси.

— Ты что-то сказала? — спросила появившаяся в дверях Джулия.

— Мы ведь не наберем миллионы Лукасов и Шпилбергов, как ты считаешь?

— Миллионы — нет. А вот по одному, по крайней мере среди твоих подписчиков, наскребем.

— Пойду прошвырнусь, Джулия. Когда ходишь, лучше думается.

— Погода сейчас отличная, — отреагировала Джулия, со значением поглядев на девственно чистый блокнот. — Кислород стимулирует мозг.

— Тогда до завтра, — проговорила Мэкси, вставая.

Лимузин с Эли поджидал ее внизу.

— В центр вселенной, Эли! — бросила Мэкси, и Эли, по своему обыкновению нарушая правила, помчался к углу Бродвея и Пятьдесят седьмой улицы.

— Когда я вам сегодня нужен, мисс Эмбервилл? — осведомился он затормозив и распахивая перед ней дверь машины.

— Не знаю. Приезжайте где-нибудь к шести.

Мэкси быстро зашагала по Пятой авеню, глубоко и с наслаждением вдыхая бодрящий сентябрьский воздух вечно делового Манхэттена. Ее снова, в который уж раз, охватило ощущение канатоходца, идущего по натянутой между крышами небоскребов проволоке. Она любила ни с чем не сравнимую напряженность жизни в этой островной метрополии, расположенной, казалось, на вершине активного вулкана.

— «Я покорю Манхэттен, и Бронкс, и остров Стэтен», — напевала Мэкси, хотя давным-давно узнала, что песня, которой обучил ее отец, была переделана им, чтобы полнее выразить его решимость во что бы то ни стало преуспеть в этой жизни, а на самом деле начальные слова звучат по-иному: «И будет наш Манхэттен…»

Еще никогда Пятая авеню не казалась ей столь широкой и яркой, как теперь — после кошмарных часов, проведенных в новом офисе; никогда еще бурлящая вокруг людская толчея не представлялась столь восхитительной и не поражала своим разнообразием, которое так контрастировало с бесплодным сидением — один на один с опостылевшим желтым блокнотом. Здесь каждый стремится к какой-нибудь цели, у каждого была своя причина находиться именно здесь, в этом месте, на этой улице и в этот час.

Чего, напряженно думала Мэкси, все они хотят? Хотение — основная черта нью-йоркца. Она, например, твердо знает, чего хочет. Превратить «Би-Би» в журнал, успех которого должен стать оглушающим. Должен… С неожиданной для самой себя ясностью Мэкси поняла, что этого нельзя добиться. Из «Бижутерии и бантов» ничего путного не получится. Это уж точно. Без всяких «поживем- увидим». На него просто нет спроса. И это в городе, где спрос есть на все. Но не на журнал, составленный в основном из статей, пусть отлично написанных, но посвященных всего лишь тайнам ручной вышивки на роскошных, по три тысячи долларов за штуку, платьях от Джулно, оборкам на блузках от Принца или описанию блесток Линды Эванс. Наверняка в Манхэттене найдется рынок для журналов, рассчитанных на тех, кто пользуется контактными линзами, или на левшей, даже на коллекционеров бус, если на то пошло. Правда, это были бы всего лишь небольшие журналы. А тратить свою энергию на небольшие издания Мэкси не собиралась.

Значит, про отделку надо забыть, подумала она. Необходимо найти для своего журнала другое лицо, изменить его, как бы это сказать, концепцию. Да, ей нужна именно новая концепция, решила Мэкси, почти вальсируя в толпе, заполнявшей Пятую авеню. В своем красном мини, с улыбкой, играющей на губах безупречной формы, она не могла не обращать на себя восхищенных взглядов прохожих. Новая концепция. Свежая, оригинальная идея — вот ее спасение! И больше ничего не надо…

Когда Эли позвонит ей вечером, она скажет ему, что завтра утром он должен объехать все газетные киоски Манхэттена и купить по одному экземпляру всех журналов. Прежде чем изобретать свой журнал, первым делом надо узнать продукцию журнального рынка.

— Ма, — с мягким укором произнесла Анжелика, — ну когда ты перестанешь себя мучить? Я больше уже не могу.

— Такое уж мне дерьмо досталось, детка.

— Ма, по-моему, неприлично употреблять такие выражения в разговоре с маленькой девочкой.

— Для приличий у меня сейчас нет времени. Хочешь, чтоб с тобой сюсюкали, поищи себе кого-нибудь другого. Я работаю.

— Послушай, ма, зачем ты все время это мне говоришь?

— Затем. И хватит хныкать… У других девочек матери работают — и ничего страшного.

— Матери работают! — взорвалась Анжелика. — Да ты же стала ненормальной, прямо робот какой-то сумасшедший!

— Иди поиграй в «Счастливый случай».

— Я серьезно, ма. Ты уже три дня сидишь взаперти с этими журналами, ничего не ешь, читаешь до упаду, а во сне скрежещешь зубами…

— А ты откуда знаешь?

— Да вчера вечером ты свалилась прямо на кипу своих журналов. И я сама слышала скрежет.

— Ничего, небольшой стресс, Анжелика, это нормальное явление.

— Но ты же всегда избегала стрессов, ты их ненавидишь. Кончай, ма!

— Стрессы — это часть человеческой жизни, детка, разве тебе это неизвестно? Может, ты еще слишком молода, но если верить тому, что я читала, все наши женщины живут в условиях невыносимого стресса. И он становится все сильнее и сильнее с каждой минутой, даже пока мы сидим здесь и тратим время на разговоры. А сейчас уходи и не мешай мне работать.

— Учти, ма, я позвоню Тоби, и мы определим тебя в психиатрическую больницу.

— Для этого нужно заключение трех врачей, а врачи, чтобы ты знала, заняты тем, что строчат в журналы статьи про стресс, поэтому вы никого не найдете, кто бы стал тратить на меня время. Но попытка — не пытка…

С трудом сложив по частям свое долговязое тело, Анжелика наконец присела на пол рядом с Мэкси,