я должна была ей позвонить! — Мэкси по-прежнему не выпускала Джастина из своих объятий. — Никому, кроме тех, кто любит тебя больше всех на свете и знает тебя так же, как мы, хотя, видит Бог, ты сделал все, что в твоих силах, чтобы этих людей было чертовски мало, так вот, никому из них никогда и в голову не могло прийти ничего такого. Но я не могу все время разговаривать с твоими лопатками, тем более что наш разговор не из легких. Ну, пожалуйста… — Мэкси несколько раз с нежностью поцеловала брата в затылок, все так же крепко прижимаясь к Джастину.
— Послушай, Джастин, кто, по-твоему, подложил тебе в шкаф кокаин? В этом же ключ ко всему, не так ли? — Лили спрашивала так, словно речь шла о том, увольнять ей или нет нечистого на руку дворецкого.
Джастин наконец обернулся. Лишь два красных пятна на острых скулах и подрагивающий кадык выдавали его волнение.
— Понятия не имею, кто бы это мог быть, — произнес он холодно и даже с некоторой иронией.
— Но кто-то же у тебя есть,
Его лицо перекосил спазм, в котором отразились одновременно такой стыд и боль, что у Лили на глаза навернулись слезы.
— Да. — Единственное произнесенное полушепотом слово повисло в воздухе, как долгий вздох, и Мэкси тут же поспешила прервать грозившее снова затянуться молчание.
— Ты думаешь, что он и сделал это?
— Нет. Нет, он не мог этого сделать. Исключено. Он не такой. Просто парень, которого я встретил на съемке. Но у нас бывало множество… вечеринок… полно людей… любой из них мог бы это сделать. Вещевая сумка болталась там в шкафу, пустая, со времени моего возвращения из последней поездки. — Голос Джастина прозвучал так глухо, что матери и сестре стало за него страшно.
— А ты знаешь, где он сейчас? — спросила Мэкси. — Как его зовут?
— Его нет в городе, — ответил Джастин. — Все равно это был не он. А как его зовут — никого не касается. Я не желаю обвинять кого-то, кому верю, только затем, чтобы доказать собственную невиновность.
Мэкси и Лили еще долго сидели молча, после того как Джастин выбежал из комнаты.
— Спасибо тебе, Мэксим. Не будь тебя и твоей обычной прямоты, уверена, я бы ни за что не смогла ничего от него добиться. Но ему наверняка показалось несправедливым, что мы вдвоем загнали его в угол, — промолвила наконец Лили. — И мне стыдно — не за него, за нас.
— «Несправедливым»? Это еще могло бы так восприниматься, если бы мы лезли со своими расспросами ради каких-то иных целей, а не для того, чтобы спасти его от тюрьмы. Но в нашем случае это более чем справедливо. И потом, мама, мне кажется, он должен был почувствовать облегчение от того, что наконец может больше не таиться. К тому же он убедился, что мы его любим по-прежнему и для нас все остается, как было. Бедный, ему так долго пришлось скрывать от нас свой секрет — слишком долго.
— Да, Мэксим, все это так, но ты же видела его лицо… он выглядел… боже… как будто у него одно желание — растаять в воздухе, как будто он уже никому и ничему не верит в этом мире. И не будет верить никогда. Он ведь с детства был так одинок, так от всех отстранен, вечно держал все в себе. И всю жизнь я за него боялась — и всю жизнь не могла пробиться к его сердцу.
— Тут нет твоей вины, мама. Как и моей. И Джастин тоже не виноват. Есть то, что есть, и мы должны с этим считаться. Такова реальность, изменить которую мы не в силах.
— Хотелось бы мне верить, что это так, — задумчиво отозвалась Лили.
— Мама, неужели ты веришь, что в какой-то из дней, когда Джастин был еще маленьким, ты могла подойти к нему и сказать: «Дорогой мой, когда ты вырастешь, единственными, к кому тебе надлежит прикасаться, должны стать только девочки, слышишь?» Как будто это то же самое, что научить его хорошим манерам за столом!
— Увы, это было бы слишком хорошо, чтобы быть правдой, — с улыбкой сожаления медленно ответила Лили. — Но какая великолепная идея. У тебя просто дар какой-то, Мэксим, смотреть в корень.
— Спасибо, мама, — смущенно произнесла Мэкси. — А сейчас мне надо бежать на работу. Скажи, что мы предпримем теперь, чтобы ему помочь?
— Я звоню Чарли Соломону и сообщаю ему все, что рассказал нам Джастин. Но, во-первых, мы, мне кажется, не так уж много полезного от него узнали, а во-вторых, как ты считаешь, может быть, вообще не стоит этого оглашать? Так хотелось бы надеяться, что нам удастся сохранить эту сторону его жизни в тайне от газетчиков… человек, у которого был ключ от его квартиры, оргии у него дома. Если бы нам удалось избежать огласки хотя бы только одного этого.
— На наркотики клюнут все газеты, мама, можешь не сомневаться. Прибавь сюда «Стар» и «Инквайерер» и еженедельные журналы новостей. Это будет настоящий цирк, и я не вижу, как мы сможем этого избежать. Будь уверена, они сами разнюхают и то, что рассказал нам Джастин. Это вопрос времени — и только. Защитить его нам не удастся. Все, что им надо, это зацепка. Кто-то что-то скажет какому-нибудь репортеру — и пошло. Надежды у нас практически никакой.
— Понимаю, но я просто думала… ведь он так страшно самолюбив. Если бы хоть в этом его честь осталась незапятнанной, — рассудительно произнесла Лили.
— Не думаю, что можно оптимистически оценивать наши шансы на защиту его частной жизни. Куда важнее доказать, что он не имеет отношения к торговле наркотиками. В конце концов, он один из Эмбервиллов, так что газетчики постараются выжать из этой истории все, что можно. Они канкан у него на голове танцевать будут.
Лили тяжело вздохнула. Мэкси тем временем собралась уходить. Обе женщины несколько скованно обнялись: уже много лет, как между ними не было никакой душевной теплоты. Привычным жестом Лили поправила прядь волос, спадавшую дочери на лоб.
— Опять что-то не так, да, мама? — усмехнулась Мэкси.
— Твоя беда, Мэкси, в том, что ты всегда спешишь с выводами. В этот момент я как раз думала, какая красивая у тебя сегодня прическа. Но по-другому ведь
Глава 23
В то время, когда Мэкси прощалась с Лили, Каттер встречался в своем офисе на Уоллстрит с Люисом Оксфордом, вице-президентом «Эмбервилл пабликейшнс» и ее главным финансистом. Конечно, Каттер вполне мог перебраться в роскошный офис компании. Однако он считал полезным, чтобы сотрудники журнальной империи, с которыми ему надо было беседовать, тратили время на поездку к нему в центр Манхэттена. К тому же тем самым он получал возможность ограждать себя от тех, кто сам хотел бы побеседовать с ним по каким-то личным вопросам.
— Оксфорд, перестаньте это делать, — отчеканил он.
— Прошу прощения, мистер Эмбервилл. Мне это помогает сосредоточиться. — И Люис Оксфорд нехотя отложил карандаш, которым постукивал по зубам.
— А тут нечего сосредоточиваться. Указания моей жены предельно ясны.
— Совершенно с вами согласен. Действительно предельно. Мне, правда, казалось, что срок их реализации лучше бы растянуть на полгода или даже на год. Три месяца — не слишком-то много времени, и мне придется начать действовать с места в карьер.
— Я дал вам три месяца, Оксфорд, и, если вы не можете уложиться в отведенное время, я найду другого, кто с этим справится. Уверен, вы знаете: отрубить у собаки хвост одним ударом гораздо более гуманно, чем отрезать по кусочкам. Все журналы «Эмбервилл пабликейшнс» страдают от лишнего жирка, который необходимо удалить — и начинать следует немедля. Ближайший балансовый отчет должен отразить рост наших прибылей в результате принятых мер. По моим подсчетам, мы можем снизить, по крайней мере, на четырнадцать процентов наши производственные издержки. Возможно, даже больше. Второе — предпочтительней.