здесь.
– За прогульщиков! – поддержала я.
– А ты в школе прогуливала? – спросил он, когда мы чокнулись.
– Только один раз, и предупредила маму заранее, чтобы она не волновалась, если позвонят из школы и спросят, что со мной.
– Да, ты, должно быть, была сложным и неуправляемым подростком.
– Ага, – хихикнула я. – В следующей жизни я буду Мадонной. А в этой я была домашней кошечкой, кошечкой, занимающейся балетом.
– А что случилось? Почему ты не танцуешь?
– На третьем курсе Джуллиарда я здорово упала и повредила колени. Можно танцевать с кровоточащими ступнями, а с больными коленками – нет.
– В баскетболе то же самое.
– Так ты поэтому не стал профессионалом?
– Очень мило с вашей стороны.
– Нет, я серьезно спрашиваю, без шуточек.
– Знаю, поэтому и мило. Знаешь, Фрэнки, не хочу тебя разочаровывать, но я был просто героем школы, не больше. Среди старшеклассников наберется тысяч двести таких игроков. Пятьдесят тысяч играют уже в университетских командах. И только пятьдесят из них каждый год попадают в НБА. О тридцати из этих пятидесяти никто никогда не узнает, а человек десять становятся обещающими новичками. Такой вот отбор.
– Значит, это почти так же трудно, как стать топ-моделью.
– Никогда про это не думал.
– Будешь теперь относиться к ним чуточку более уважительно?
– Наверное, да, – задумчиво сказал он. – Но спортивная карьера – это, пожалуй, потруднее, чем позировать перед камерой.
– Забудь о том, что труднее, подумай о том, чего это стоит – добраться до вершины.
– Возможно, ты права. Просто всегда кажется, что работа модели такая… несерьезная.
– Майк, так нечестно. У топ-моделей борьба за выживание, за это, признаю, ими слишком много восхищаются, с ними слишком носятся, им слишком много платят. Но они – неотъемлемая и важнейшая часть огромной индустрии, они превращают все в потрясающее шоу, искрометное, как фейерверк, и такое же мимолетное. А когда все заканчивается, поверь, очень быстро, если они не успели вложить деньги в какое-нибудь прибыльное дело, им остается только перелистывать старые блокноты. То же происходит и с баскетболистами. Представь себе Клаудию Шиффер как Шакилла О'Нила моды.
– Ничего себе! Я рад за Билла Брэдли и его политическую карьеру.
– Я тоже.
– Ты хочешь сыра или десерт?
– Спасибо, нет. Я бы погуляла еще, пока солнце не зашло.
И мы гуляли вдоль реки, которая, с ее четырнадцатью мостами, всегда будет самой красивой улицей этого древнего города. Иногда мы хотели свернуть на какую-нибудь боковую улочку, но Сена манила нас назад. Она притягивает как магнит, и не только туристов, но и тех, кто прожил в Париже всю жизнь.
Мы ничего не покупали, разве что по чашечке кофе, никуда не заходили – ни в музеи, ни в галереи, не листали книги на лотках, не разглядывали ничего более значительного, чем витрина зоомагазина, говорили о всякой ерунде, и, когда солнце уже зашло, мне стало казаться, что мы почти подружились.
– Становится холодно, – сказал Майк. – Давай возьмем такси и поедем в отель, выпьем чего-нибудь. Может, тебя ждет известие из бюро по розыску пропавших душ.
– Да, хватит прогуливать, – вздохнула я. – Но это был удивительный день.
– Один из лучших, – согласился он. Мне показалось, что он тоже вздохнул, но я могла и ошибиться, что, по правде говоря, меня бы крайне удивило.
Когда мы вошли в залитый светом «Реле Плаза», то увидели за столиком у бара Тинкер, Эйприл, Джордан и Мод.
– Явились наконец! – возмущенно сказала Эйприл.
– Тебе давно было пора объявиться, – хмуро сказала Мод Майку.
– Где это вы были? – спросила Джордан обиженно.
И только Тинкер восхищенно воскликнула:
– Фрэнки! У тебя сногсшибательные волосы!
Мы с Майком переглянулись.
– Естественно, мы были в Лувре, – сказал он.
– И ни одной из вас я там не увидела, – сурово добавила я.
Да, пожалуй, мы подружились.
14
