— Откуда?
— Что «откуда»?
— Откуда ты знаешь это?
— Моя мама была бродячей артисткой.
Билли широко раскрыла глаза.
— А у вас есть… м-м-м… разве у вас не существует… ну, что-то вроде табора, или как это называется?
— К сожалению, нет. Она ведь не была цыганкой. Она танцовщица. Она выступала с одной гастролирующей шоу-группой, они ездили по разным городам… У нее была пневмония, а она танцевала и никому не говорила, даже к врачу не обращалась… старалась забыть об этом, потому что не хотела лишиться своего номера, а когда уже нельзя было скрыть, то принимать антибиотики было слишком поздно… Знаете, артисты… они часто поступают так глупо… — Джиджи пыталась говорить спокойно, но из- за пережитого горя и напряжения слова словно выплескивались из нее.
— О, Джиджи! — воскликнула Билли и, обхватив ее, притянула к себе на колени. — Мне так жаль, даже не могу сказать тебе, как мне жаль. Если бы только я знала! Я ведь и понятия не имела! А если бы знала, то непременно помогла бы, ты же понимаешь, что помогла бы.
Джиджи вся напряглась и сидела очень прямо. Когда она вновь заговорила, голос ее дрожал и чувствовалось, что она изо всех сил старается сдержать себя.
— Мама была уверена, что вы ничего не знаете о нас, она говорила это. Она была очень независимая… никогда не рассчитывала на папу, даже не пробовала связаться с ним. Он уже давно нам ничего не писал.
— Сколько… сколько ей было лет?
— Тридцать пять.
«Мой возраст, — подумала Билли, — и мне столько же». Она почувствовала, как ее охватывает ярость. Да, в карьере Вито были взлеты и падения, временами он находился, как говорят продюсеры, на нулях, но ничто, ничто на свете не могло оправдать его. Забыть о своем ребенке!
— Джиджи, обещаю тебе, так больше не будет, — произнесла она, гладя девочку по волосам.
Позволив приласкать себя, Джиджи по-прежнему сидела прямо, стараясь не давать волю эмоциям. Ее мокрые волосы были накрыты полотенцем, и теперь Билли смогла рассмотреть ее лицо. Маленький прямой нос с чуть вздернутым кончиком; маленькие аккуратные ушки, заостренные, но тоже чуть-чуть; светло- коричневые четкие брови, красиво очерченные веки и большие глаза, цвет которых она затруднилась определить, потому что в комнате горела только настольная лампа. Рот девочки тоже был маленький, с более полной нижней губой. Уголки верхней губы чуть загибались кверху, и даже при том, что сейчас она была очень серьезна, возникало впечатление, что она вот-вот улыбнется. Лоб и подбородок имели милые округлые очертания, овал лица — чуть вытянут. Вся ее небольшая головка была словно тщательно вылеплена искусной рукой. А ведь она хорошенькая, решила Билли, и еще сама не знает этого, а может, просто равнодушна к себе. Сейчас, когда волосы не закрывали ее лица, Джиджи напоминала Билли молоденьких девушек с картинок двадцатых годов, чистеньких, очаровательно-элегантных и немножко проказливых.
— Джиджи твое настоящее имя? — спросила она, переходя на нейтральную тему и уважая желание девочки быть взрослой.
— Меня все так зовут. Я никогда не говорю своего настоящего имени.
— Например, мое настоящее имя — Уилхелмина, так что хуже не бывает, — продолжила Билли, заинтригованная.
— Правда? А как звучит Гразиелла Джованна?
— Гразиелла Джованна, — медленно повторила Билли. — Но оно звучит так красиво, так мелодично, похоже на имя итальянской принцессы времен Ренессанса.
— Для вас — может быть, но только не для школы, и вообще не для нашего века. Так звали папиных бабушек. Не знаю почему, но мама настояла, чтобы у меня было такое имя. Ее бабушек звали Мойра и Мод. Представляете, Мойра Мод… Как из ирландской любовной песенки: «Приходи вечерком, дорогая, приходи ко мне в сумерки…» Нет, пусть лучше называют Джиджи.
— Гразиелла… Гразиелла… Интересно, как же мне назвать своего ребенка? — мечтательно проговорила Билли. — Осталось месяцев семь, чтобы придумать имя.
Джиджи спрыгнула на пол.
— У вас будет ребенок! — вскрикнула она.
— Боже мой! Проговорилась! Я никому не хотела рассказывать раньше Вито. И я только вчера об этом узнала. Джиджи, что случилось? Почему ты плачешь?
Встав с кресла, Билли решительно обняла девочку и, опустившись обратно, крепко прижала ее к себе. Хорошо, что она плачет, пусть выплачет, что наболело. Девочка долго всхлипывала у нее на груди. Потом, когда она успокоилась, Билли вытерла ее мокрое от слез лицо.
— Я никогда не плачу, — пробормотала Джиджи, отчаянно шмыгая носом, — только тогда, когда узнаю что-нибудь хорошее. Мне всегда хотелось иметь братика или сестренку.
К тому времени, когда Билли, уложив Джиджи, вернулась в спальню, Вито, раскинувшись на постели, уже спал крепким сном. Уперев руки в бока, она молча смотрела на него, чувствуя, как в ней вновь закипает ярость. Он вдруг показался ей совсем чужим. И это был ее муж, который почти за год их совместной жизни не удосужился сказать, что у него есть дочь! Нет, это не забывчивость, такое ничем нельзя объяснить. Она его совершенно не знает и никогда по-настоящему не знала. Целый год он не только не видел Джиджи, но даже словом не обмолвился о ней. Означает ли это, что он не обрадуется и их ребенку?
Распаленная выпитым бренди, она поняла, что должна поговорить с ним сейчас же, немедленно. Она выяснит все, даже если для этого потребуется целая ночь. Если он не хочет иметь ребенка, значит, их дальнейшая жизнь вместе просто невозможна. До утра она ждать не может. Потом остаться с ним наедине будет так же трудно, как и в течение сегодняшнего безумного дня, который, казалось, никогда не кончится. Даже еще труднее, поскольку он будет намеренно избегать этого разговора. Она уже представляла, как Вито отгораживается от нее разными совещаниями и встречами, так может продолжаться неделю, месяц, полгода, а потом начнется подготовительный период съемок, потом сами съемки, затем монтаж и озвучание. Он сможет уделить ей свое драгоценное внимание лишь после окончания работы над «Стопроцентным американцем», после очередной заключительной вечеринки, но даже и это короткое время в отдаленном будущем нельзя гарантировать, думала она, намеренно больно ударяя его по рукам, тыкая в плечи, дергая за уши, зажимая ему нос и изо всех сил колотя по груди, уже не в состоянии совладать с захлестнувшей ее злостью. Ее не заботило, что она делает ему больно, ей и хотелось сделать ему больно. В тот момент, когда она решила, что от выпитого он вообще ничего не чувствует, Вито, еле приподняв голову от подушки, открыл один глаз и, сощурившись, уставился на нее.
— Вито, у нас будет ребенок. Я беременна! — в исступлении закричала Билли.
Глаз закрылся, голова вновь упала на подушку и перед тем, как вновь провалиться в хмельной сон, он заплетающимся языком с трудом произнес:
— Да, Лью… конечно, Лью… в семь тридцать…
2
Билли вела себя так, словно он был какой-то профессиональный убийца, растлитель малолетних, человек, занимающийся вивисекцией, в бешенстве думал Вито, торопясь на ранний завтрак, о котором договорился вчера. Он гнал машину быстрее обычного. На светофорах с трудом различал цвета: глаза застилал туман, в голове ухало. Такого тяжелого похмелья он еще не помнил. Ну даже если он забыл рассказать ей о Джиджи, что с того? Да есть масса вещей, о которых он еще не успел ей сказать и никогда не скажет. Ну ладно, это было необдуманно с его стороны, можно назвать это беспечностью, ситуация действительно ужасно неловкая, но это же не какой-то злостный поступок или намеренный обман, он же не перекладывает свои проблемы на кого-то другого, он просто был слишком занят. Как все мужчины, занят делом, самым важным для него делом на свете. Почему, черт возьми, ни одна из его знакомых женщин не может понять слово «занят»?
Вито попытался взглянуть на создавшееся положение со стороны, но это ему не удалось. Да, сказал он
