итальянцами – дочь вышла замуж за итальянца. Вот весь мир, и он – на ладони. Он – весь плещется у ног, как этот дельфин, гладкокожий, блестящий умным маленьким глазом...
Ночь шла. Созвездья катились колесом по ободу тьмы. Вода в море была очень теплой – такой теплой, что Ежик, фыркающий уже тут, рядом со Светланой, кричал, пуская пузыри: «Парное молоко!..» Последний дельфин выпрыгнул свечкой из воды, хлестнул хвостом по светящейся, покрытой рябью черно-золотой глади и исчез. Дельфинья стая исчезла, как ее и не бывало. Может быть, звери людям только приснились?..
– Мы не хуже дельфинов! – Роман стоял обнаженный в лодке, растирая плечи. Набрал в грудь воздуху. – Мы продолжим игру!
Он ушел под воду бесшумно, без брызг, вошел, как нож в масло. Под водой схватил Светлану за талию. Они обнялись в воде. Он вынырнул. Их мокрые, соленые лица соприкоснулись.
– Ты с ума сошел, Рома... здесь, в море...
Они целовали друг друга прямо в море, как тогда, в первый раз, паря в волшебно, призрачно-светлой воде, и тьма над их головами вспыхивала тысячью новых звезд, и, отрываясь друг от друга, ныряя, плескаясь, переворачиваясь в воде, они размыкали объятья, чтобы через миг сплести их снова. Светлана, засмеявшись, сделала резкий, широкий гребок в сторону.
– Это уже насилие, Роман!.. Не позволю!..
Она поплыла прочь; он – за ней. Серега и Ежик кинулись наперегонки по искрящейся глади. Море стало удивительно спокойным, гладким, как зеркало. Ветер утих; рябь улеглась. Толща золотой воды стояла недвижно и тихо, как в бочонке, как в бассейне. Гладкое, отшлифованное лучшими мастерами, золотое твое зеркало, царица... Глядись в него. Ты увидишь там красоту свою.
На миг перед Светланой мелькнули мокрые, черные, слипшиеся от соли волосы Леона. Хоть бы забрал он их в хвостик какой, что ли, прежде чем прыгать в воду, раздраженно подумала она. Леон распластался всем своим длинным, долгим телом по поверхности прозрачной светлой воды – было видно, как пряди ламинарии ходят под ним, повторяя колыханье его длинных волос, – потом нырнул, исчез из глаз, как тот последний играющий дельфин.
– Леон!.. Леон!.. – позвала Светлана, взмахивая руками, рассекая прозрачную теплую соль. – Роман, давай вон туда, до края лунной дорожки, наперегонки!.. Ежик, давай с нами!.. Серега!..
Моника, устав плавать, держалась за край лодки. Странно, плавая, она не потеряла вечно теряемый ею на суше черепаховый гребень. Она, улыбаясь, промолвила по-итальянски:
– Che bella notte!
Луна, висевшая над морем, стала еще больше, еще круглее. Она стала похожа на огромное желтое яблоко, верней, на его сладкий срез; медовый свет струился на ночное море, и два света спорили, кто волшебнее – морской или лунный. На ней, огромной, приблизившейся к земле, были ясно видны все щербины, все впадины и тени. Изрытое временем лицо, лик Луны. Сколько веков вот так он глядит на землю. Сколько людей глядело вот так же на нее, задрав голову вверх, к небу... молясь священной Луне, боясь ее, страшной владычицы ночи и живых душ, вымаливая любви для себя, прося у нее прощенья... Луна, ты тоже женщина. Ты всегда помогала женщинам в любви. Прилив, вызываемый тобой, – не есть ли прилив любви моря к тебе, прилив его горячей, соленой крови – к твоему равнодушному золотому подножью, к застывшим в вечной улыбке щекам?..
Они поплыли наперегонки.
– Где Леон?.. пусть плывет с нами...
– А, он нырнул!..
В ночном море, во вспышках огней, в сполохах и сиянье лунной дорожки незаметно было, как голова Ирены, мотающаяся над поверхностью воды, ушла под воду.
Когда-нибудь они должны были насытиться ночным морем.
Было так тихо, что было похоже – и вправду далеко, на краю света, собирается гроза.
Все влезли в лодки, расселись; Леон отжимал мокрые космы, как женщина, и Светлана снова содрогнулась от непонятного ей самой отвращенья. Роман оглянулся, пересчитывая народ.
– Все на месте?..
– Мамы нет! – крикнул Ежик.
Роман обеспокоенно вгляделся в морскую даль:
– Ну что ж это такое!.. Куда ж она уплыла, так далеко!.. Ежик, она плавала рядом с тобой?.. Ты не помнишь?..
– Не помню, – Ежик встопорщил ладонью мокрые рыжеватые волосы, – ничего не помню... сначала была вроде рядом, а потом...
– Ирена!.. Ирена!.. – громко, как иерихонская труба, позвал Серега.
Спокойное море молчало. Не отвечало. Лишь светилось изнутри – ровно и нежно.
Роман побледнел – Светлана видела это даже в свете звезд, в призрачном свете моря под днищами чуть покачивающихся на глади лодок. Нос их лодки разрезал столб лунного света, и вода играла радужно, маслянисто под просмоленными лодочными досками.
– Все понятно, – сказал Роман, – она решила подшутить над нами, она поплыла к берегу, чтобы нас обогнать, давайте поплывем и мы к берегу, она, должно быть, уже ждет нас на берегу, вот смеху будет...
– Мама плохо плавает! – пронзительно крикнул Ежик. – Она так ничего себе плавает... но только около берега... а далеко она плавать боится... Роман Игнатьевич, смотрите, здесь до берега так далеко, Роман Игнатьевич!..
Роман поглядел вдаль. Ночной берег Таманского полуострова пропадал в сизой дымке – таким дымчатым налетом покрываются спелые сливы. Да, и верно, далеко. Хороший пловец, конечно, осилит такое расстоянье без особого труда. Но не слабая женщина... которая, к тому же, по словам сына, плавает не ахти как...
По щекам Ежика уже текли слезы. Леон, взявшись за весла, глядел на него.
– Роман Игнатьевич, давайте искать здесь, ну, Роман Игнатьевич!.. может, у нее ногу судорогой свело, может, ей плохо стало... давайте нырять, а!.. ну пожалуйста...
– Серега! Леон! – Голос Романа стал жестким, как железо. – Ныряем! Я плыву туда, вы ищете здесь!
Они ныряли долго, пока по-настоящему не замерзли даже в теплой воде. Никаких следов Ирены. Вода потихоньку переставала светиться. Волшебство улетучивалось. Моника ежилась в лодке, у нее зуб на зуб не попадал от озноба. Светлана вцепилась пальцами в весельные уключины. Какое проклятье тяготеет над ними, висит, словно красный кровавый Марс над проливом.
– Поворачиваем!.. Ежик, все-таки она уплыла к берегу... точно, поплыла... вода теплая, и твоя мать вполне могла ошибиться в расстояньи, ей показалось, что берег рядом... такое бывает даже с опытными пловцами...
Они повернули лодки, стали грести. Светлана молчала. Она накинула на себя безрукавку-фигаро, обхватила себя руками за плечи. Роман, гребя, пробормотал:
– Не надо, Светлана... не смотри так... я думаю, Ирена уже ждет нас на берегу...
– Не надо, Роман, – ответила она ему его словами. Ее глаза точили черную, горькую зелень. – Ирены нет на берегу. Я знаю.
Когда они доплыли до берега, до родимого обрыва, и лодки ткнулись носом в береговые россыпи заросшего водорослями и мхом известняка, шел уже четвертый час ночи. Созвездья сменялись на небе. Теперь был уже виден Орион – созвездье зимнего неба. Вот она и зима летом. Довольно лишь поглядеть на предутреннее небо.
Светлану била такая дрожь, будто и вправду выпал снег.
Ирену не нашли и на берегу.
Целый час по берегу ходили мужчины и кричали: «Ирена-а-а!.. Где ты, Ирена?!..» Им отвечала тишина.
И тишину разрезал отчаянный, жуткий крик Ежика, далеко разнесшийся по пустынному берегу, под сверкающими, видными и зимой, звездами.
