Глеб нарочно громко шуршал гравием, чтобы доказать себе, что совсем не боится, ну разве только чуть-чуть. Однако, когда он свернул на узкую дорожку, ведущую к беседке, где стояла козлоногая статуя Пана, смелости в нём поубавилось. Кусты боярышника росли по обеим сторонам дорожки так густо, что ветви их переплетались друг с другом. Сумеречный свет почти не проникал в этот нерукотворный тоннель.
— Ничего страшного. Это всего лишь статуя, — шёпотом сказал Глеб и ступил под зелёный свод. Сделав пару шагов, он не выдержал и бегом, точно за ним гнались, помчался по аллее.
Выскочив из-под деревьев, мальчик остановился и перевёл дух. В угасающем свете заката ему показалось, что козлоногий Пан, лукаво прищурившись, язвительно улыбнулся. Глеб попятился, готовый припустить во все лопатки, но вспомнил про ветку бузины.
— Ты всего лишь статуя и не причинишь мне вреда, — вслух сказал мальчик, опасливо обходя Пана стороной.
Статуя молчала. Вокруг не было ни души. Глеб приблизился ко входу в беседку. Сердце его радостно забилось: он сумел победить страх и дойти до конца. Пусть Гордей в этом убедится.
Мальчик поспешно воткнул ветку бузины возле беседки и застыл, раскрыв рот от удивления. Стоило ветке коснуться земли, как та, словно по волшебству, вросла и стала давать побеги, на которых мгновенно набухали почки и распускалась листва. Не успел Глеб опомниться, как перед ним вырос высоченный раскидистый куст бузины. Лето только вступало в свои права, а куст был обсыпан зрелыми красными ягодами. Ноги у Глеба сделались ватными, на лбу выступили капельки пота.
— Значит, пришёл-таки. А я уж заждалась, — услышал он у себя за спиной незнакомый голос.
Глеб обернулся. Перед ним стояла престранная старуха. Она ловко подхватила шлейф рыжей юбки и подоткнула его за пояс, чтоб не путался под ногами. Вытянутая физиономия бабки расплылась в улыбке, но в прищуренных глазках, буравящих мальчика, не таилось и намёка на приветливость. У Глеба по спине пробежал холодок. В старухе было что-то ведьмовское.
— Не бойся бабушку. Я ведь для твоей пользы стараюсь, — сладко проворковала Ведунья.
— Я и не боюсь, — пятясь, прошептал Глеб.
— Вот и славно. Верно говорится: волков бояться — в лес не ходить. Коли пришёл, на попятную идти негоже, — кивнула она.
— Зачем вы хотели меня видеть?
— Чтобы открыть тебе страшную тайну, — Старуха огляделась, будто опасаясь, что кто-то мог подслушать их в этом уединённом месте, и заговорщически зашептала: — Вы с Гордеем не братья. Один из вас — подкидыш.
— Этого не может быть. Мы близнецы, — возразил Глеб точно так же, как прежде Гордей.
— Ваше сходство обманчиво. Это дело рук ма— гии. На самом деле только в одном из вас течёт королевская кровь. А другой — всего лишь двойник. При помощи колдовства можно сотворить и не такое, — хихикнула старуха и ткнула в Глеба костлявым пальцем, будто поставила точку под сказанным.
— Нет! Неправда! Я не подкидыш! — выкрикнул мальчик.
Звук собственного голоса придал ему смелости, и он с вызовом посмотрел ведьме в глаза.
— Ишь какой запальчивый! Конечно, ты самый что ни на есть истинный наследник престола, — согласилась старуха.
— Но ведь вы сказали…
— Разве я хоть словом обмолвилась про тебя, касатик? Гордей тебе не брат, а самозванец! — топнула ногой Ведунья.
Мальчик обескураженно глядел на колдунью, не веря своим ушам. Если всё это правда, то отец пожалеет, что был так несправедлив к нему. Может быть, старуха вовсе не ведьма? Мало ли что покажется ночью со страху. Во всяком случае из всех она единственная приняла его сторону а не Гордея.
— Но почему родители скрывают это от нас? — спросил Глеб уже без прежней настороженности и враждебности.
— Они и сами ничего не ведают. Разве твоя матушка стала бы скрывать от тебя такое? — притворно вздохнула Ведунья.
— Но как это случилось? — заинтересовался мальчик.
— Это старинная история. Давным-давно, когда тебя ещё на свете не было, в твою красавицу матушку влюбился Чародей. Но голубка на него и смотреть не хотела. Тут лиходей и затаил злобу. Притворился, будто простил ей, что за батюшку твоего вышла, а сам замыслил отомстить. Когда ты родился, Чародей наколдовал твоего двойника, чтобы тот стал королём вместо тебя, а твою матушку заточил бы в подземелье, — самозабвенно лгала Ведунья.
Глеб, затаив дыхание, слушал её рассказ, помимо воли проникаясь к ней доверием.
— Спасибо, что вы рассказали об этом, — поблагодарил он ведьму, не заметив, как на её липе мелькнула зловещая ухмылка.
— Спасибо будешь потом говорить. Слушай дальше. Чтобы действовать наверняка, Чародей подарил ей кубок, пообещав, что тот поможет выбрать наследника трона.
— Понятно, кубок укажет на брата, — догадался Глеб.
— Хуже. Ты примешь из кубка яд.
— Не может быть! Неправда! — с жаром воскликнул мальчик.
— Ещё какая правда, касатик. Провалиться мне на этом месте, если я вру— Старуха изо всех сил топнула ногой, словно проверяя твёрдость почвы.
— Нужно рассказать об этом маме.
— Ничего путного из этого не выйдет. Чародей внушил твоей матушке, будто я против неё замышляю. С тех пор она и слышать обо мне не желает. Я и с тобой встречаюсь тайком, чтобы на тебя немилость не навлечь.
Глеб смутился. Тайной встрече нашлось такое простое объяснение, а он-то посчитал старуху ведьмой.
— Может, сказать отцу? — предложил мальчик.
— А что проку? Разве он поверит, что родной сын ты, а не Гордей? Твоего братца он жалует больше.
Глеб вздохнул. Это было правдой.
— Но что же делать? Неужели нет выхода? — растерялся он.
— Отчего же? Есть средство. Выкради кубок, а там посмотрим, что делать, — посоветовала Ведунья.
Глава 10
Винарий
Расставшись с Ведуньей, Глеб вернулся ко дворцу и, прячась в тени деревьев, остановился, всматриваясь в освещенные окна. Сумерки уступили место ночи, но взрослая жизнь всё ещё кипела в комнатах и залах. Больше всего на свете мальчику хотелось оказаться дома, забраться в постель и, укрывшись с головой одеялом, сном отгородиться от страшной реальности, обрушившейся на него. Но ему предстояло пережить ещё одно ночное приключение.
Из открытого окна доносились музыка и смех. Как странно устроен мир: в тот самый миг, когда сердце Глеба сжималось от страха и отчаяния, другие радовались и веселились.
«Никому нет дела, если я отравлюсь из этого злосчастного кубка. Ну и пусть! Может, так лучше. Ещё пожалеют, но будет поздно», — подумал он. Ему стало до слёз жалко и себя, и маму, и отца, но тут в памяти всплыли слова Гордея: «Всё равно будет по-моему». И тотчас к Глебу вернулась прежняя решимость.
— По-твоему не будет, — прошептал он и, стараясь держаться незаметно, направился к винным погребам.
Луна поднялась высоко, щедро облицевав серебром стены здания. Лоза дикого винограда плотно прильнула к стене ладонями листьев. Мальчик раздвинул гибкие ветви и прошептал:
